Трофейная комиссия

Трофейная комиссия — неофициальное название двух военно-исторических комиссий, существовавших в 1911—1919 годах и объединённых в 1917 году.

Комиссия по описанию боевых трофеев русского воинства и старых знамён

Комиссия образована 5 мая 1911 года при Военно-походной канцелярии Его Императорского Величества. Основной задачей комиссии являлось описание боевых трофеев, материалов, захваченных неприятельских и отечественных исторических знамён и знаков отличия, подвигов русских солдат за всё время существования русской армии. Руководителем комиссии был назначен полковник В. К. Шенк.

До Первой мировой войны Комиссия успела провести значительную работу по выявлению и описанию трофеев, хранящихся в различных музеях, военных соборах, архивах и библиотеках Российской империи.

С началом Первой мировой войны Трофейная комиссия значительно расширила свою деятельность. Задачи Комиссии были сформулированы в «Программе работ»:

1. Трофеи, взятые частью: описание знамён, орудий, пулемётов, миномётов, летательных аппаратов, крепостей, городов и т. д. (если есть, то и фотографические снимки с этих трофеев).
2. Подвиги части и её чинов, связанные со взятием трофеев, и выдающиеся подвиги (наброски подвигов), фотографии полей сражений и позиций и т. д., копии с донесений и реляций.
3. Сведения о героях — георгиевских кавалерах вообще: а) о гг. офицерах, имеющих орден св. Георгия или Георгиевское оружие; б) о нижних чинах, имеющих все четыре степени Георгиевского креста, а равно представленных к 1-й степени или же совершивших особо выдающиеся подвиги (портреты героев, а если возможно, то и наброски их подвигов или схемы).
4. Памятники на братских могилах и на могилах отдельных чинов.

Такие типовые программы были разосланы во все воинские части, управления и учреждения, с просьбой оказывать содействие в сборе указанных материалов.

Комиссия включала в себя три отделения: литературное, художественное и фотографическое. Для выявления и описания подвигов русских солдат и офицеров члены комиссии регулярно выезжали на театры боевых действий. Кроме членов Комиссии, на фронт выезжали многие известные учёные, писатели, художники и фотографы, привлечённые Комиссией к сотрудничеству.

Летом 1915 года в Петрограде была устроена выставка «Наши трофеи», после которой Трофейной комиссии была поставлена новая задача — собирать материал и коллекции для предполагаемого к созданию в Ратных палатах Царского Села музея Великой войны.

В 1916 году эта комиссия напечатала четыре выпуска брошюр «Трофеи и герои великой народной войны».

Комиссия для сбора и хранения трофеев настоящей войны

Приказом по военному ведомству от 22 июня 1916 года была образована в дополнение к уже существующей новая «Комиссия для сбора и хранения трофеев настоящей войны и увековечения её в памяти потомства»; её возглавил капитан 2-го ранга П. Белавенец, до этого трудившийся в прежней Комиссии.

В состав новой Комиссии вошли сборщики трофеев, военные чиновники, фотографы, заведующие хранилищами. По характеру своей работы обе комиссии фактически дублировали друг друга, за исключением того, что на вторую комиссию была возложена функция инспектирования тыловых складов на предмет выявления и учёта военных трофеев.

Отдельным указом императора Николая II на новую Комиссию также было возожено составление и издание Георгиевских памяток-таблиц героев Мировой войны:

…дабы подвиги этих героев сделались общим достоянием всего русского народа, не исчезли безвозвратно для потомства.

В каждую памятку планировалось включать фотографию героя, его краткую биографию с описанием подвига и, по возможности, рисунок его подвига. Всего Комиссией было напечатано 40 памяток, еще 82 было полностью подготовлено к печати.

Большую известность получили рисунки и картины Н. С. Самокиша, фотоработы штабс-капитана Корсакова легли в основу популярного многотомного издания «Иллюстрированная летопись Великой войны».

Объединение комиссий и её преобразование

Летом 1917 года обе комиссии были объединены в одну и продолжали свою деятельность до конца 1918 года.

Приказом Реввоенсовета № 443 от 24 декабря 1918 года Трофейная комиссия была преобразована в «Комиссию по организации и устройству Народного военно-исторического музея войны 1914—1918 годов». В неё входили четыре отдела: литературно-документальный, художественно-фотографический, артиллерийско-технический и интендантско-санитарный; весной 1919 года в состав был добавлен знаменный отдел.

Упразднение комиссии и судьба её коллекции

30 мая 1919 года Малый Совет народных комиссаров постановил упразднить Трофейную комиссию, а все её материалы и коллекции передать в Напркомпрос и закрепить за военной секцией отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины.

Процесс передачи имущества происходил в августа по ноябрь 1919 года. К этому времени объёмы собранных в Петрограде материалов составляли:

• в художественно-фотографическом отделе находилось около 3000 негативов снимков и примерно такое же количество отпечатков, а также значительное число рисунков и схем;
• в литературно-документальном отделе имелось более 1600 жизнеописаний героев, около 120 напечатанных или подготовленных к печати «Листков-памяток о героях войны»;
• большое количество трофейных знамён и материальных предметов, включая образцы вооружения и военной техники.

В дальнейшем большая часть коллекции была перевезена в Москву, где впоследствии вошла в состав Центрального музея Вооружённых сил. Другая же часть коллекции, в том числе большинство документов и фотоматериалов, поступила в Военно-историко-бытовой музей, существовавший в Ленинграде в 1927—1937 годах; после упразднения этого музея все его материалы были переданы в Артиллерийский музей.

Значительное число материалов хранилось в Киеве, Тифлисе и других городах и впоследствии эти материалы поступили в собрания местных музеев.

Источники

• Васильев А. А. Деятельность русских трофейных комиссий в период Первой мировой войны 1914—1918 годов. (По материалам РГВИА). // «Первая мировая война: Пролог XX века». М., 1998
• Вознесенская И. А. К вопросу о карточном архиве Трофейной комиссии. // «Сборник исследований и материалов Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и связи». Вып. 7. СПб., 2006
• Лазарев С. А. Герои Великой войны. Известные и неизвестные. СПб.,2007

Отрывок, характеризующий Трофейная комиссия

Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!