Увек

Уве́к (Укек) — один из первых и крупнейших городов Золотой Орды, а также всемирно известный археологический памятник средневековой культуры народов Поволжья. Название происходит от древнетюркского обозначения башни.

Местоположение

Увек расположен на окраине современного города Саратова. Основными границами памятника принято считать устье р. Увековки на севере, станцию Нефтяную на юге, берег Волги на востоке и край Приволжской возвышенности на западе.

История

Основание Увека ученые относят к 50-м годам XIII века. Увек, как и другие золотоордынские города, возник сразу, «на пустом месте». Его строили пленные, согнанные из разных стран, завоеванных монголами. Город был не только ремесленным и торговым центром, но и центром сельскохозяйственного округа. Первое упоминание об Увеке имеется в книге венецианского купца Марко Поло. Он рассказывает о посещении этого города венецианцами в 1262 году. В 1334 году здесь побывал арабский путешественник Ибн Баттута, который записал, что Укек — город «средней величины, но красивой постройки, с обильными благами и сильной стужей».

В Увеке чеканили свою собственную монету. Она хорошо известна по многочисленным находкам. На одной её стороне имелась надпись вроде: «Вечная слава и сопутствующая ей честь». На обороте указывались место чеканки — Увек — и год выпуска. Почти все надписи сделаны по-арабски.

Последние монеты Увека относятся к середине 70-х годов XIV века. Вероятно, город в эти годы был разрушен оползнями берега Волги и пришёл в сильный упадок. Принято считать, что город окончательно погиб в 1395 году от войск Тамерлана, который, преследуя правителя Золотой Орды Тохтамыша, шёл по его следам из Предкавказья. Тамерлан разорил ряд золотоордынских городов, в том числе и Увек. В то же время есть данные, что жизнь в городе теплилась вплоть до начала XVII века.

Прошло около 200 лет, прежде чем по-соседству с развалинами городища началось активное строительство города Саратова. Путешественники, описывавшие первоначальный Саратов, отмечали постройки Увека как хорошо заметные, но вскоре наиболее заметные постройки исчезают. В 1970-е годы городище сняли из реестра охраны и застроили.

План города

Судя по археологическим находкам, город тянулся вдоль берега более двух километров. Над ним господствовала высокая гора, которая ныне называется Каланча. Увек имел квартально-усадебную планировку.

Центральный район Увека был аристократическим. В нём находились дворцы, общественные здания — мечети, бани, медресе и другие. Они были сооружены из обожженного кирпича на известковом растворе. Фасады зданий, а также внутренние парадные помещения украшались наборными майоликовыми панно из разноцветных изразцов. Рисунок там был геометрическим или растительным.

Здесь же располагались крупные аристократические усадьбы, окруженные высокими стенами, с бассейнами-водоемами, с богатыми домами из сырцового кирпича. Дома отличались пышностью и роскошью отделки. В комнатах вдоль трех стен устраивалась лежанка-суфа, внутри которой от печи проходили дымоходы-каналы для её обогрева. На внутренней стороне печи делали насечки для выпечки лепешек. Пол в жилище был земляной и кирпичный.

Вдоль Волги тянулся ремесленно-торговый район. Здесь были базары, караван-сараи, ремесленные мастерские. В них трудились самые разные мастера: ювелиры, кузнецы, медники, стеклодувы. В гончарных горнах изготовляли кирпич, изразцы, майолику и разнообразную посуду — простую и покрытую снаружи глазурью. В этом районе можно было увидеть стоящие тесно друг к другу небольшие дома, в которых жили мелкие торговцы, владельцы мастерских, наиболее квалифицированные, полузависимые ремесленники. В домах были очаги.

Отдельные кварталы занимали большие землянки с укрепленными сырцовым кирпичом стенами. Вдоль стен устраивались широкие лавки-суфы. Обогревалось такое помещение жаровнями с горячими углями. В этих землянках обитали рабы-ремесленники.

Вероятно, такие же общие землянки имелись и в северной части города, в так называемых «христианских» кварталах, где жили русские, армяне и другие немусульмане. Здесь даже имелись христианские церкви и часовни. Были здесь и собственные жилища жителей. Увек считался для своего времени благоустроенным городом, с водопроводом из глиняных труб и, видимо, со сточной системой. Впрочем, наличие водопровода характерно для всех золотоордынских городов.

В южной части города располагался некрополь.

Археологические находки

Было исследовано несколько мавзолеев с захоронениями. Любопытно богатое захоронение женщины в кирпичном склепе. На женщине была надета тонкая длинная шелковая рубаха, а сверху — парчовый, густо расшитый серебряными нитями халат. На ногах её были сафьяновые сапожки с острыми, слегка загнутыми вверх носами и мягкими подошвами. Голову погребенной украшала шапка-богтаг (у Марко Поло «бокка»), сшитая из дорогой ткани и имевшая вверху украшеную материей, жемчугом и серебряными золочеными бляшками берестяную трубочку, куда убиралась заплетенная коса. Верх трубочки заканчивался красивым павлиньим пером. На руках женщины были золотые пластинчатые браслеты.

Также в могиле найдены серебряная и деревянная посуда, деревянная ложка, гребень, золотые серьги в виде знака вопроса, золотые кружочки (имитация монет), бронзовое зеркало. И обряд захоронения, и дорогие вещи свидетельствуют, что это было погребение знатной особы, жены какого-то богатого человека. Вещи из этого уникального по сохранности комплекса выставлены в одном из залов Саратовского областного музея краеведения.

Существование русской колонии в Увеке подтверждают находки медных нательных крестиков, каменных и бронзовых иконок с изображением святых, русской керамики XIV века. Особенно интересна найденная небольшая каменная печать овальной формы. В середине её изображена львица, а вокруг идет надпись с именем владельца печати князя Михаила. Любопытна и другая находка: обломок каменной литейной формы для изготовления женских украшений — серебряных колтов. Подобная же форма встречалась при раскопках древнего Киева в тайнике под Десятинной церковью. Известны и другие археологические следы пребывания русских в Золотой Орде.

Берестяная рукопись

Летом 1930 года колхозники села Подгорного, ныне Энгельсского района, рыли силосную яму и наткнулись на берестяную коробку, в которой находилась рукопись, написанная на берёсте — впоследствии известную как Золотоордынская рукопись на берёсте. Тут же были обнаружены небольшая бронзовая чашечка с остатками туши и костяное перо.

Ленинградские ученые установили, что часть рукописи выполнена на уйгурском языке и плохо сохранилась, остальные страницы содержали монгольский текст. Датирована рукопись началом XIV века. Изучение её текста показало, что монгольский текст содержит стихи. Рукопись из Подгорного — уникальный памятник средневекового монгольского языка, письменности и литературы, и имеет большое историко-литературное значение, в том числе свидетельствуя о продолжении монгольских культурных традиций в золотоордынских поселениях Поволжья в конце XIV—XV веках.

Литература

• История Саратовского края: [С древнейших времен до 1917 года] / Под общ. ред. В. П. Тотфалушина. — 2-е изд., испр., доп. — Саратов: Регион. Приволж. изд-во «Детская книга», 2000. — 416 с.: ил.

Ссылки

• [uvek.sgu.ru/ Золотоордынский город Увек. История. Археология. Литература]
• [archive.is/20130418021245/www.sgu.ru/sguprojects/uvek.php Саратовский Государственный Университет/Проект Средневековый Увек]
• [www.tataroved.ru/territorial/saratov/publ/7/ От Укека до Саратова]
• ukek-excavations.wix.com/ukek#!

Отрывок, характеризующий Увек

Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.