Улица Габдуллы Тукая (Казань)
Поделись знанием:
Координаты: 55°47′07″ с. ш. 49°06′29″ в. д. / 55.7853333° с. ш. 49.1081222° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.7853333&mlon=49.1081222&zoom=17 (O)] (Я)
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
| Улица Габдуллы Тукая Казань | |
| тат. Габдулла Тукай урамы | |
 Вид на северную часть улицы и Султановскую мечеть | |
| Общая информация | |
|---|---|
| Страна | |
| Город | |
| Район | |
| Исторический район | |
| Протяжённость |
~2700 м |
| Прежние названия |
Тихвинская, |
| Почтовый индекс |
420021, 420022, 420054 |
| [www.openstreetmap.org/index.html?mlat=55.785333&mlon=49.108122&zoom=17 на OpenStreetMap] | |
| [maps.yandex.ru/?ll=49.108122%2C55.785333&spn=0.007199%2C0.003265&z=17&l=sat на Яндекс.Картах] | |
| [maps.google.com/maps?ll=55.785333,49.108122&spn=0.003,0.003&t=h&q=55.785333,49.108122 на Картах Google] | |
Улица Габдуллы Тукая — магистральная улица, расположенная в Вахитовском и Приволжском районах Казани, названная в честь поэта Габдуллы Тукая.
Улица Габдуллы Тукая начинается от улицы Бурхана Шахиди (бывшей улицы Ухтомского) в районе Центрального рынка, идёт на юго-восток, и заканчивается у Казанской ТЭЦ-1, расположенной между улицами Лебедева и Технической. Параллельно улице Габдуллы Тукая расположены улицы Нариманова и Сары Садыковой (западнее), а также улицы Московская, Каюма Насыри и Шигабутдина Марджани (восточнее).
Содержание
История
К XVII веку из селения служилых татар за Булаком и Кабаном образуется Старо-Татарская слобода Казани, в застройке которой (во внешнем оформлении и внутренней планировке) преобладали черты татарского зодчества. Её центром стала дорога от Большой Варлаамовской улицы до села Плетени, разделённая Евангелистовской улицей (ныне улица Татарстан) на две улицы: Екатерининскую, получившую название от находившейся здесь приходской церкви великомученицы Екатерины, и Тихвинскую, названную в честь приходской церкви Тихвинской иконы Божией Матери[1]. До революции на этих улицах селилось купечество, промышленники, духовенство. После революции Екатерининская и Тихвинская улицы были объединены и названы Тукаевской улицей. В 1986 году, во время празднования 100-летней годовщины рождения поэта, она была переименована в улицу Габдуллы Тукая[2].
Объекты улицы
Площади
- Площадь Вахитова — при пересечении улиц Габдуллы Тукая, Эсперанто и Технической.
- Юнусовская площадь — на перекрёстке улиц Габдуллы Тукая и Фатыха Карима.
Примечательные здания
Храмы
- Султановская мечеть — находится у пересечения улицы Габдуллы Тукая с улицей Галиаскара Камала.
- Церковь Тихвинской иконы Божией Матери — расположена на улице Михаила Худякова (до 2005 года — Тукаевский переулок[3], до 1929 года — улица Тихвинская ограда[4][5]). Является центром кряшенских приходов Татарстана.
- Галеевская мечеть — расположена на перекрёстке улиц Габдуллы Тукая и Парижской Коммуны.
- Бурнаевская мечеть — расположена на улице Ахтямова, при её пересечении с улицей Габдуллы Тукая.
Культурные учреждения
- Литературный музей Габдуллы Тукая в Доме Шамиля.
- Дворец культуры «Мелита» — расположен у одной из самый коротких казанских улиц — улицы КСКА (~100 м). Помещения бывшего ДК Меховщиков сдаются в аренду под ресторан, магазины и офисы. 1 июля 2012 года здесь также открывается лофт площадью 300 м² для организации выставок, презентаций искусства[6].
Торговые центры
- Центральный торговый дом «Муравейник» — расположенные у начала улицы Габдуллы Тукая два (трёхэтажный и четырёхэтажный) корпуса с торговой площадью 20 000 м².
- Дом Шакир-солдата — памятник архитектуры, в котором расположено несколько магазинов.
- Дом Каюма Насыри — памятник истории, в котором расположено несколько магазинов.
- «Центральный Дом мебели» — трёхэтажный торговый комплекс в конце улицы площадью 7300 м².
Офисные здания
- Бизнес-центр «Тахлес» — девятиэтажный офисный центр на перекрёстке улицы Габдуллы Тукая с улицей Татарстан.
- Главные офисы ГК «Нэфис» и ОАО «Нэфис Косметикс» — шестиэтажные здания у пересечения улицы Братьев Петряевых с улицей Габдуллы Тукая.
- Офис ГК «Сталкер-Компани» — флигель дома Юнусова, памятник истории и архитектуры.
Учебные заведения
- Казанское высшее мусульманское медресе «Мухаммадия»
- Средняя общеобразовательная татарско-русская школа № 80 с многонациональной воскресной школой
- Казанский институт предпринимательства и права
- Институт дополнительного профессионального образования специалистов социокультурной сферы и искусства
- Медико-фармацевтический колледж Казанского государственного медицинского университета
- Колледж малого бизнеса и предпринимательства
- Казанский механико-технологический техникум пищевой промышленности
Жилые здания
- Дом Крестовникова — двухэтажный каменно-деревянный дом, памятник истории и архитектуры.
- Дом Беркутова — одноэтажный деревянный дом, памятник истории и архитектуры.
Прочие
- Городская поликлиника № 7 — третья усадьба Апанаевых, памятник истории и архитектуры.
- Комплекс пивоваренного завода Петцольда — квартал заводских кирпичных зданий, памятник истории и архитектуры.
- Комплекс зданий завода братьев Крестовниковых — памятник истории и архитектуры.
Транспорт
По улице проходят маршруты городского общественного транспорта: трамвая (№ 2,3) и автобусов (№ 5, 10, 10а, 23, 53, 56, 68, 72, 74, 74а, 79).
Напишите отзыв о статье "Улица Габдуллы Тукая (Казань)"
Примечания
- ↑ См.: Амиров К. Ф. Казань: где эта улица, где этот дом? Справочник улиц г. Казани / Послесл. Л. Г. Космылиной — Казань: Издательство «Казань», 1995. — 319 с.
- ↑ Решение Казанского горисполкома от 5 марта 1986 года № 242.
- ↑ Постановление Главы администрации города Казани от от 16 июля 2005 года № 1673 «О переименовании улиц в городе Казани».
- ↑ Протокол Казгорсовета от 16 мая 1929 года № 10.
- ↑ Постановление Главы администрации города Казани от 18 марта 2005 года № 566 «О Реестре названий улиц города Казани».
- ↑ [www.business-gazeta.ru/text/62077/ В Казани 1 июля откроется первый лофт — он разместится в ДК Меховщиков] // Деловая газета «БИЗНЕС Online». — 2012. — 30 июня.
Литература
- Гафурова Ф. Имени великого поэта // Вечерняя Казань. — 1984. — 30 апреля; Социалистик Татарстан. — 1984. — 25 апреля.
- Халитов Н. Новые черты старой площади // Вечерняя Казань. — 1985. — 18 сентября.
- Дибаева М. Истэлеклэргэ бай урам: Казандагы Г. Тукай урамы // Социалистик Татарстан. — 1986. — 22 мая.
|
||||||||
Отрывок, характеризующий Улица Габдуллы Тукая (Казань)
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
