Фульгенций (епископ Картахены)

Фульгенций
Fulgencio de Cartagena
Фульгенций из Картахены
Имя в миру	Фульгенций
Рождение	540(0540) Картахена, Испания
Смерть	630(0630) Испания
Почитается	Католическая церковь
В лике	святой
День памяти	16 января
Подвижничество	епископ Картахены и Эсихи, патрон епархии Картахены и епархии Пласенсии

Фульгенций Картахенский (исп. Fulgencio de Cartagena; умер в 630) — святой римско-католической церкви, епископ Картахены и Эсихи, патрон епархии Картахены и епархии Пласенсии.

Биография

Фульгенций родился около 540 года в Картахене, в Испании в семье христиан, вестгота Севериана и жены его Туртуры. Отец Фульгенция был римским гражданином и, согласно более поздним источникам, исполнял обязанности имперского префекта. В семье, кроме Фульгенция, было еще четверо детей — Леандр, Исидор, Флорентина и Теодозия. Два его брата и сестра также причислены Церковью к лику святых.

Вскоре после рождения Фульгенция семья переехала в Севилью. В этом городе в 584 году Леандр был поставлен на архиерейскую кафедру. Став архиепископом, он поставил Фульгенция в епископы их родного города, Картахены, а в 590 году перевел его на кафедру в Астиги (ныне Эсиха).

После смерти Леандра архиепископом Севильи стал Исидор, другой брат Фульгенция. По просьбе Фульгенция Исидор написал сочинение «De ecclesiasticis officiis», в котором рассматривались вопросы о христианском богослужении и Церкви.

Под актами II Севильского Собора, на который в 619 году собрались епископы церковной провинции Бетика, стоит и подпись Фульгенция. Это последний современный ему документ, в котором упоминается его имя.

Фульгенций умер в 630 году (по другой версии — в 633 году).

Почитание

Фульгенций является небесным покровителем епархии Картахены, а с XVI века его имя носит епархиальная семинария в Мурсии. Он также является покровителем города Пласенсиа и епархии Пласенсии. Литургическая память ему совершается в Церкви 16 января.

Бо́льшая часть святых мощей Фульгенция покоится в церкви Сан-Хуан-Баутиста в Берсокана. Частицы его мощей также находятся в соборе в Мурсии и в Сан-Лоренцо дель Эскориал, куда они были перенесены по приказу короля Филиппа II.

В Картахене особенно почитается скульптурный образ Святого Фульгенция работы Франсиско Сальсильо.

Ссылки

• [www.newadvent.org/cathen/06315a.htm Биография Святого Фульгенция] в Catholic Encyclopedia

Отрывок, характеризующий Фульгенций (епископ Картахены)

Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.