Храм Казанской иконы Божией Матери (Тула)

Православный храм
Храм Казанской иконы Божией Матери
Страна	Россия
Город	Тула, ул. Металлистов, на месте ПТУ №4
Конфессия	Православие
Епархия	Тульская и Белёвская
Строительство	1838—1856 годы
Дата упразднения	1929
Состояние	Храм снесён

Храм Казанской иконы Божией Матери (Казанская церковь) — православный храм в Туле, разрушенный в советское время.

История

Первый каменный храм во имя Казанской иконы Божией Матери в Туле возводился взамен расположенной неподалеку деревянной церкви Архистратига Михаила. Строительство велось на средства царской казны протопресвитером Лукианом Кирилловым. Казанская церковь, возведенная в 1646—1649 годы была пятиглавой и относилась к распространенному в то время на Руси типу «московских» церквей, как и расположенная неподалеку Благовещенская: луковичные главки и широкая лента карниза с полукруглыми кокошниками. В Казанском храме имелся каменный двухэтажный придел: в нижнем этаже находился алтарь во имя Архистратига Михаила, а в верхнем — во имя Сергия Радонежского. На Сергиевом приделе была каменная колокольня с железными часами. В 1817 году двухэтажный придел был перестроен в одноэтажный.

Казанская церковь сильно пострадала при пожаре 1834 года. В 1838 году она была разобрана и было принято решение на этом месте построить новый храм, по проекту архитектора В. Ф. Федосеев. Значительную часть денег для строительства Казанского храма пожертвовал купец II гильдии, потомственный почетный гражданин Степан Иванович Трухин. По различным причинам возведение Казанской церкви затянулось почти на двадцать лет, и её освещение состоялось только 6 июля 1858 года. Новая колокольня была возведена в 1868 году. Основной объём храма был увенчан куполом с большими окнами и колонками между ними. На северном и южном фасадах имелись фронтоны и колонны коринфского ордера. Трехъярусная колокольня, второй и третий ярус которой по углам украшали парные колонны, примыкала к трапезной. По своему стилю храм соответствовал позднему петербургскому классицизму. Иконы и стенную живопись для возрожденного храма выполнил академик Тимофей Егорович Мягков (1813—1865).

Наименование церкви стало основой для возникновения трех тульских топонимов: Казанской набережной, Казанской площади и Казанской ветки железной дороги.

Приезд Николая II

В ноябре 1914 года император Николай II, в ходу обширных посещений центральных и южных губерний империи, посетил и Тулу. Императорский поезд прибыл на Курский (ныне Московский) вокзал в десятом часу утра. После этого Николай II в открытом автомобиле отбыл в Казанскую церковь. Очевидец событий, генерал-майор Дубенский рассказывает: «Повсюду на пути царского проезда стояли толпы народа; раздавалось пение: „Боже, царя храни“, клики „ура“ … В церкви по случаю праздника введения во храм Пресвятой Богородицы была совершена в высочайшем присутствии архиепископом Тульским и Белевским Парфением литургия. При входе во храм Государь Император был встречен словом владыки. По окончании литургии Государь Император прикладывался к местным святыням и принял от архиепископа благословение — икону».

Реликвии

В числе ценностей Казанского храма, имевших художественно-историческое значение, была резная Казанская икона Божией Матери на серебряной доске — дар царя Алексея Михайловича и жены его Марии Ильиничны, сделанный в 1665 году «для рождения и многолетнего здравия сына своего… Симеона». Хранилась в храме и Казанская икона Божией Матери, шитая золотом и серебром по красному атласу; по преданию, она была собственноручно изготовлена и подарена храму Натальей Кирилловной, второй женой царя Алексея Михайловича, матерью Петра I. Ещё одну Казанскую икону Божией Матери прислал в Тулу митрополит Казанский Маркелл в 1698 году. Имелась также Владимирская икона Божией Матери 1597 года в богатом окладе, изготовленном в 1694 году из золота и серебра, украшенном драгоценными камнями и жемчугом.

Ещё один царский дар храму — кадило с серебряной крышкой, выполненной в форме церкви. На нём надпись: «Лето 7170 (1662) великий государь царь и великий князь Алексий Михайлович, всея Руси самодержец пожаловал сие кадило в церковь Пресвятой Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии честнаго ея образа Казанския, на Тулу». В церкви имелся напрестольный крест в чеканном серебряном позолоченном окладе, украшенный самоцветами и жемчугом, с надписью: «7165 (1657) построил благовещенский протопоп, что у Государя на сенях, Лукьян Кириллов, на Туле — в церковь пресвятыя Богородицы казанские, что на посаде».

Советский период

В начале апреля 1922 года советская власть проводила изъятие церковных ценностей — по официальной версии, для помощи голодающим Поволжья. В списках изъятых из Казанской церкви ценностей, приведенных в газете «Коммунар» за 7 и 11 апреля 1922 года, значатся 22 серебряные ризы с икон, 2 серебряные хоругви, 12 серебряных икон, 4 крышки с Евангелий — всего более 16 пудов серебра.

18 апреля 1922 года церковный сторож, открыв колокольню и поднявшись на неё, обнаружил там икону Пресвятой Богородицы, неизвестно как туда попавшую. Прежде этой иконы он не видел. Сторож рассказал об этом настоятелю храма, и два дня в Казанской церкви служили молебен новоявленному образу. Власть же расценила происшедшее, как «шарлатанскую выходку» церковнослужителей, направленную против изъятия церковных ценностей. В ночь с 19 на 20 апреля был арестован весь клир храма, сторож, нашедший икону, а заодно и епископ Тульский и Белевский Иувеналий. В июле 1922 года состоялся суд, обвиняемых приговорили к разным срокам заключения.

В сентябре 1924 года здание бывшей церкви передали «Мельпромторгу». А в 1929 году Казанский храм и Старые торговые ряды разобрали на кирпич, из которого построили фабрику-кухню (ныне здание Тульского отделения Сбербанка) и школу ФЗО (фабрично-заводского обучения) оружейного завода (ныне профессиональный лицей № 4).

Источники

• Лозинский Р.Р. Страницы минувшего.
• [www.vidania.ru/temple/temple_tulskaya/tula_kazanskaya_zerkov.html Казанская церковь] на сайте vidania.ru

Отрывок, характеризующий Храм Казанской иконы Божией Матери (Тула)

– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить: