Хён Кён Нён Бенедикта

Хён Кён Нён Бенедикта (Бенедикта Хён)
현경련 베네딕타
Рождение	1794(1794)
Смерть	29 декабря 1839(1839-12-29)
Почитается	Католическая церковь
Беатифицирована	1925 год
Канонизирована	1984 год
В лике	святой
День памяти	20 сентября
Подвижничество	мученичество

Хён Кён Нён Бенедикта или Бенедикта Хён (кор. 현경련 베네딕타, 1794 г., Сеул, Корея — 29.12.1839 г., Сеул, Корея) — святая Римско-Католической Церкви, мученица.

Биография

Отец Бенедикты Хён принял мученическую смерть за исповедание христианства в 1801 году. После трёх лет супружества Бенедикта потеряла супруга, который умер от болезни. Взрослые дети Бенедикты Хён покинули семью в поисках работы. Оставшись в одиночестве, Бенедикта Хён зарабатывала на жизнь шитьём и вела созерцательную духовную жизнь, посвящая себя благотворительной деятельности. Бенедикта Хён предоставляла своё жилище для католических миссионеров.

Во время гонений она была арестована как старшая сестра Карла Хёна, который играл важную роль в распространении католицизма, помогая католическим миссионерам. Её пытали, чтобы она выдала местоположение своего брата. Бенедикта Хён была заключена в тюрьму, где она вскоре заболела холерой.

Бенедикта Хён была казнена 29 декабря 1839 года в Сеуле вместе с Варварой Чо, Магдаленой Хан, Петром Чхве, Елизаветой Чон, Варварой Ко и Магдаленой Ли.

Прославление

Хён Кён Нён Бенедикта была беатифицирована 5 июля 1925 года Римским Папой Пием XI и канонизирована 6 мая 1984 года Римским Папой Иоанном Павлом II вместе с группой 103 корейских мучеников.

День памяти в Католической Церкви — 20 сентября.

Источник

• [english.cbck.or.kr/newsletter/3473 Catholic Bishops’ Conference of Korea Newsletter No. 73 (Winter 2010)]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Хён Кён Нён Бенедикта

– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.