Черевко, Кирилл Евгеньевич

Кирилл Евгеньевич Черевко
Учёная степень:	доктор исторических наук (1992), доктор филологических наук (2005)

Кирилл Евгеньевич Черевко (род. 16 июля 1933 года, Одесса) — советский и российский японист, историк и международник, специалист по советско- и российско-японским отношениям, в частности войнам. Также литературный переводчик, поэт и прозаик.

Ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН. Доктор исторических наук (1992), доктор филологических наук (2005). Член Союза писателей СССР.

В 1951 году окончил школу № 150 Ленинградского района.

Учился в Институте востоковедения (1951—1954) и МГИМО (1954—1957). Также учился в аспирантуре Института востоковедения АН СССР.

В 1956 году — один из учредителей общества «СССР — Япония» и в последующем его активный деятель.

В 1965—1970 годах — дипломатический сотрудник посольства СССР в Японии, переводчик послов В. М. Виноградова и О. А. Трояновского.

В 1998 году приглашенный профессор Люблянского университета (Словения).

В 1964 году защитил кандидатскую диссертацию «Наречия в современном японском языке». Докторская диссертация по истории — «Территориально-пограничные вопросы в отношениях России и СССР с Японией» (1992), по филологии — «„Кодзики“ („Запись о делах древности“), VIII в., и становление японского письменно-литературного языка» (2004).

Действительный член Международной академии информатизации при ООН (1996), академик РАЕН (2011).

Ссылки

• [iriran.ru/?q=cherevko Страница] на сайте Института российской истории РАН
• [japanstudies.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=474&Itemid=77 Страница] на сайте Ассоциации японоведов

Отрывок, характеризующий Черевко, Кирилл Евгеньевич

– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.