Кодзики

Синтоизм

Основы Боги (список) • святилища (список) • священнослужители • мацури • норито

Священные тексты Кодзики • Нихон сёки • Фудоки

Родственные темы Буддизм • конфуцианство • даосизм • кокугаку Портал:Синтоизм

Кодзики (яп. 古事記, «Записи о деяниях древности») или Фурукотофуми (яп. ふることふみ) — крупнейший памятник древнеяпонской литературы, один из первых письменных памятников, основная священная книга синтоистского троекнижия, включающего в себя помимо «Кодзики» «Нихонги» («Анналы Японии») и сгоревшие во время пожара в 645 г. «Кудзики» («Записи о минувших делах»).

Написан на китайском языке, со значительной примесью японских элементов (по другому мнению — не на китайском, а на японском письменно-литературном языке периода его становления).

Трудно однозначно определить жанр этого произведения, представляющего собой пример синкретизма древней литературы. Это и свод мифов и легенд, и собрание древних песен, и историческая хроника. Согласно предисловию, японский сказитель Хиэда-но Арэ истолковал, а придворный О-но Ясумаро записал мифологический и героический эпос своего народа, пронизав его идеей непрерывности и божественного происхождения императорского рода. Работа над «Кодзики» была завершена в 712 г. — в годы правления императрицы Гэммэй.

Авторский список «Кодзики» не дошёл до наших дней. Старейшим и наиболее полным вариантом из полностью сохранившихся списков всех свитков «Кодзики» является так называемая «Книга из Симпукудзи», получившая своё название в честь храма Симпукудзи в г. Нагоя, где она хранится. Создание этого варианта монахом Кэнъю относят к 1371—1372 гг.

Текстология памятника

«Кодзики» состоит из трех свитков. Наибольший интерес представляет первый свиток, который содержит основной цикл мифов, сказаний и вставленных в них стихотворений-песен: от космогонического мифа о возникновении Вселенной до мифов о богах-прародителях и перипетиях их взаимоотношений, о сотворении Земли — страны Ямато. Здесь же помещены цикл о героических подвигах божественных предков и героев, а также повествования о деятельности их божественных потомков на Земле, здесь же говорится о появлении на свет отца легендарного вождя японского племени Ямато Камуямато Иварэ-хико (посмертное имя Дзимму), считающегося первым императором Японии.

Второй свиток интересен прежде всего своими фольклорными материалами. Мифы постепенно переходят сначала в легендарную, а затем и реальную историю: от исторического предания о походе Камуямато Иварэ-хико до рассказа о конце правления вождя союза японских племен Хомуда-вакэ (посмертное имя Одзин) (начало V века).

Меньший интерес по сравнению с другими представляет третий свиток, в котором в сжатой форме излагаются главным образом сведения о правящей династии и некоторые исторические события, охватывающие период по 628 г.

Действие мифов, содержащихся в первом свитке, происходит на Равнине Высокого Неба — в обители богов, в стране Мрака — в преисподней, и на земле, именуемой Тростниковой Равниной. Центральным считается миф о рождении богини солнца Аматэрасу и удалении её в Небесный грот, отчего цикл получил название Солнечного. Широко известны также помещённые в «Кодзики» сказания о бесстрашном богатыре Яматотакэру, жившем, согласно традиционной хронологии, на рубеже I и II вв. н. э.

Сказания представляют собой несомненно более древний пласт японской словесности, нежели мифы. Расположение их в памятнике после мифов имело целью показать божественное происхождение страны и земных властителей, их преемственную связь с небесными богами. Героические сказания проникнуты идеей создания единого централизованного государства. Сказания более, нежели мифы, связаны с реальной действительностью, с бытом. Весьма существенно, что они отразили действительные исторические события: завоевательные походы древних с целью покорения иноплеменников, борьбу могущественной группы племени Ямато с другими кланами и с аборигенами за утверждение на Японских островах племенного вождя — тэнно.

Сказания группируются вокруг нескольких районов. Существовали три центра, а следовательно, три различные группы племён, в разное время, разными путями пришедшие на Японские острова и обосновавшиеся на них. Это земля Идзумо (на западе острова Хонсю), земля Химука (в южной части острова Кюсю) и земля Ямато (побережье центральной части Хонсю).

Большое место отводится в «Кодзики» и жизнеописаниям императоров-тэнно, относящимся уже ко времени, когда межплеменная борьба закончилась и образовалось государство. В сказания включались многочисленные стихи: пятистишия — танка и «длинные песни» — нагаута.

Значение «Кодзики» в истории японской культуры было осознано не сразу. В течение более пятисот лет после его создания предпочтение отдавалось памятнику официальной японской историографии «Нихонги» (720 г.), написанному в духе китайских хроник, который благодаря авторитету классической китайской культуры и языка рассматривался как канонический.

Литература

• Кодзики / Записки о деяниях древности. Свиток 1. Мифы // Спб, Шар, 1994
• Черевко К. Е. «Кодзики» («Запись о деяниях древности»), VIII в., и становление японского письменно-литературного языка : диссертация … доктора филологических наук : 10.02.22. — Москва, 2004. — 251 с.

Ссылки

• По материалам «[www.japantoday.ru/ Япония сегодня]».
• [mestanet.ru/book/sintoizm/svitok_1.html Первый свиток, перевод с японского Пинус Е. М.]

Отрывок, характеризующий Кодзики

«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.