Идзанаги

Идзанаги (яп. イザナギ), Идзанаги-но микото — в синтоизме бог творения, супруг богини Идзанами.

Супруги Идзанаги и Идзанами

Идзанаги со своей сестрой Идзанами стояли на небесном парящем мосту и смотрели вниз, спрашивая друг друга, есть ли земли под ними. Чтобы выяснить это, боги опустили сделанное из драгоценного камня копьё и обнаружили океан. Когда они приподняли копьё, вода, которая стекала с него, затвердела и превратилась в остров Оногородзима (сам собой застывший остров).

Тогда они спустились на этот остров и установили вместе столб на острове, Идзанами пошла вокруг этого столба в одну сторону, Идзанаги — в другую. Когда они встретились, Идзанами сказала: «Как чудесно. Я встретила прелестного юношу». Однако эта фраза разозлила Идзанаги, который сказал, что так как он мужчина, то по праву именно он должен говорить первым, и предложил обойти столб ещё раз. Когда они снова встретились, он первым сказал: «Как чудесно. Я встретил прелестную девушку», после чего они поженились.

Когда Идзанами создавала острова, моря, реки, деревья, травы, она вместе с Идзанаги думала, что нужно создать кого-то, кто мог бы стать правителем вселенной. Тогда родилась богиня Солнца Аматэрасу. Вторым ребёнком Идзанаги и Идзанами был бог луны Цукиёми, третьим — Сусаноо (порывистый бог-муж). По другой версии Аматэрасу, Сусаноо и Цукиёми были рождены из головы Идзанаги после ухода богини Идзанами в страну Ёми.

После рождения бога-духа огня Кагуцути, Идзанами ослабла и сильно заболела. Узнавший об этом Идзанаги упал на колени и плакал, но его печаль не могла ей помочь, и она удалилась в страну Ёми, где царил вечный мрак.

Однако Идзанаги не мог без неё жить и вскоре отправился вслед за Идзанами. Когда он её обнаружил, она сказала, что Идзанаги пришёл слишком поздно, и попросила его не смотреть на неё. Однако он не выполнил эту просьбу и зажёг огонь. Тогда вместо жены он увидел истекающую гноем тварь, рядом с которой сидели восемь воплощений бога грома, а на него злобно уставились воплощения огня, земли и гор.

Идзанами сильно рассердилась на Идзанаги и послала за ним вдогонку восемь уродливых женщин страны Ёми. Он, обнажив свой меч Амэ но Охабари, бежал от них. В один момент он бросил на бегу головную повязку, и когда она превратилась в гроздь винограда восемь уродливых женщин остановились и стали его поедать. Тогда Идзанами сама бросилась в погоню за Идзанаги. Однако к тому времени Идзанаги уже достиг границы между страной Ёми и остальным миром и загородил проход между ними большой скалой. В тот момент он почувствовал присутствие Идзанами по другую сторону скалы и предложил ей расторгнуть их союз. Идзанами ответила, что в таком случае она будет убивать по тысяче людей за один день, но Идзанаги ответил ей тем, что готов возводить в день тысячу пятьсот домиков для рожениц.

После своего возвращения из страны Ёми, Идзанаги совершал многочисленные омовения, тем самым породив ещё ряд богов.

Согласно «Нихонги» после того, как божественное предназначение Идзанаги было исполнено, он соорудил жилище Мрака на острове Ахадзи, где пребывает до сих пор в тишине и тайне.

Литература

• ИДЗАНАГИ И ИДЗАНАМИ // Япония от А до Я. Популярная иллюстрированная энциклопедия. (CD-ROM). — М.: Directmedia Publishing, «Япония сегодня», 2008. — ISBN 978-5-94865-190-3.

Отрывок, характеризующий Идзанаги

[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.