Чиби (город)
| Город
Чиби
赤壁
Показать/скрыть карты
|
Чиби (кит. упр. 赤壁, пиньинь: Chìbì, буквально: «Красные утёсы») — город (административно, городской уезд) в составе городского округа Сяньнин китайской провинции Хубэй. Городской уезд занимает 1723 кв. км, население (2006 г) — 506 509 человек.
До 1998 г. Чиби назывался Пуци (кит. упр. 蒲圻, пиньинь: Púqí). Переименован в Чиби в честь Битвы у Красных утёсов (Чиби), произошедшей зимой 208 на 209 год н. э. Хотя место этой битвы достоверно неизвестно, по одной из теорий она случилась именно в этом уезде.
Городской уезд Чиби расположен на южном берегу Янцзы, на границе Хубэя с Хунанью.
Холмистая местность в нынешнем уезде Чиби и соседних уездах издавна славились своим чаем. Центром чайной торговли традиционно был Янлоудун (羊楼洞) — городок на территории современного уезда, в 26 км к юго-западу от собственно города Чиби. Уже во времена Сунской династии тамошний чай шел в северный Китай и использовался для меновой торговли с монголами. К XVIII—XIX вв. Янлоудун стал исходным пунктом маршрута, по которому значительное количество чая отправлялось через северный Китай, Монголию и Кяхту в Россию. Видную роль в торговле чаем начиная с 1786 г. играли купцы из Шаньси, но после Второй Опиумной войны, когда Ханькоу был открыт для международной торговли, в Янлоудун прибыли и иностранные, в частности русские купцы (1863 г). Лишь в 1873 г С. В. Литвинов перевёл свою фабрику кирпичного чая в более удобно расположенный Ханькоу, после чего значение Янлоудуна как торгового центра постепенно упало.[1]
Напишите отзыв о статье "Чиби (город)"
Примечания
- ↑ Li Baihao; Zhu Jianhua; Huang Li & Guo Jian (2005), [www.international.icomos.org/xian2005/papers/4-25.pdf "One cultural route span the Millenary: Chinese Tea Road"], PROCEEDINGS OF THE SCIENTIFIC SYMPOSIUM "Monuments and sites in their setting - conserving cultural heritage in changing townscapes and landscapes", Xi'an, сс. 3-4, <www.international.icomos.org/xian2005/papers/4-25.pdf>
Отрывок, характеризующий Чиби (город)
На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
