Виленский Талмуд

Талмуд Виленского издания Др. названия: Виленский ШаС (ШаС Вильно)
Титульный лист 19-го тома (трактат «Баба мецiа» )талмуда Виленского издания
Издатель:	«Типография вдовы и братьев Ромм»

Талмуд Виленского издания — это одно из самых авторитетных печатных изданий вавилонского талмуда. Текст этого издания с комментариями и дополнениями, впервые опубликованный в 1880-х годах в Вильне, принято считать каноническим, он используется и переиздаётся и по сей день. Предназначен для изучения торы в иешивах и прочих учебных заведениях, изучающих иудаизм. Имеет второе название — Виленский ШаС (ШаС — это сокращение, расшифровывающееся как «Шиша Седарим» — «Шесть разделов» Талмуда).

Издательство «Типография вдовы и братьев Ромм»

К середине XIX века в Вильне проживала одна из самых больших еврейских диаспор в мире, со своим ортодоксальным течением иудаизма (см. Литваки), за что Вильну часто называли «Вторым (Виленским или северным) Иерусалимом». Именно туда из Гродно переехала семья книготорговца и книгопечатника Баруха бен Йосефа Ромма. Его сын Менахем Манес Ромм в 1806 году сумел объединить всех Виленских и Гродненских издателей в одну компанию «Друкарня Зымеля Нахимовича и К», или «Манес и Зымель». Издательство выпускало раввинистическую литературу, литургические книги, молитвенники и мелкую периодику. В 1830 году был отпечатан тираж Торы, а с 1835 года началось издание Вавилонского талмуда.

Одновременно с подготовкой к выпуску Талмуда в Вильне конкурирующая хасидская типография в Славуте издателя Мойши Шапиро смогла первой, на территории Российской империи, выпустить три своих издания Талмуда. Между двумя издательствами началась серьёзная конкуренция с доносами и обвинениями. Обе стороны привлекали более сотни религиозных авторитетов для решений споров; в конце концов, дело закончилось трагически: в типографии Шапиро был обнаружен труп рабочего, после чего Шапиро с сыновьями оказались в тюрьме. Вскоре после суда над ними царём Николаем I «для облегчения надзора» был утверждён указ кабинета министров от 27 октября 1836 года, которым были закрыты все еврейские типографии в России, за исключением Киевской и Виленской. А в Вильне, в свою очередь, издательство Ромма к 1837 году смогло устранить всех конкурентов и стало единственным еврейским издателем.

В 1840 году дела издательства сильно пошатнулись: во время пожара погиб работник типографии и сгорели 25 печатных станков; в хасидских кругах это назвали божьей карой за нечестные способы устранения конкурентов. Издательство долго восстанавливало утраченное имущество. Только после 1856 года, когда спрос на книги возрос, сын и вдова Менахема Ромма смогли восстановить нормальную работу типографии. C 1863 года издательство стало называться «Типография вдовы и братьев Ромм». Позже дела вели уже сын Менахема Мана Иосиф Реувен (Рубин) и его дети — Давид, Янкель и Манем Роммы.

История создания

Перед выпуском очередного издания Вавилонского Талмуда издатели привлекли более ста известных раввинов и толкователей для его улучшения. И вот, с 1880 по 1886 трактаты, многократно выверенные, причём не просто с текстом, а с добавленными комментариям и примечаниями (более сотни дополнений) были изданы. Это издание, вкупе с графическим оформлением, до настоящего времени считается непревзойдённым по качеству и надёжности материала и иллюстрациям. Многие еврейские издания и сейчас, на своих титульных страницах, используют иллюстрации, выполненные гравёром Авнером Грилихом. До сих пор это издание Талмуда положено в основу почти всех последующих выпусков Талмуда до настоящего времени.

Виленский Талмуд

Виленский Талмуд состоит из 37 томов, имеющих в сумме 5894 страницы. За небольшим исключением одна страница Виленского Талмуда имеет несколько текстов: в центре расположен непосредственно текст мишны или гемары. На внутреннем поле (со стороны переплёта) расположены комментарии, к напечатанному тексту, средневекового толкователя Талмуда Раши. На внешнем поле — комментарии к этому же тексту тосафистов (средневековых (XII—XII века) раввинов Германии и Франции, которые обучали евреев во времена средневековой инквизиции на западе Европы, когда был наложен запрет на хранение книг Талмуда под страхом смертной казни; позже комментарии последних были записаны в единый труд, называвшийся Тосафот). Сбоку (у самых краёв листа) от обоих комментариев могут быть расположены дополнительные комментарии известных толкователей.

Литература

Аграновский Г. «Становление еврейского книгопечатания в Литве». — Вильнюс: Государственный еврейский музей Литвы и Еврейский университет в Москве, 1993. 82 стр. — ISBN 9986-08-008-8.

Ссылки

• [barnascha.narod.ru/thalmud/_tb/index.htm Вавилонский Талмуд]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01006555093#?page=1 Талмуд Вавилонский. Т. 11 : Трактат Таанис Хгига Моед Котон; В И Л Ь Н А. Тип. Вдовы и бр. Роммъ, Жмудскiй пер.собственный домъ № 328 1897. (Из библиотеки Шнеерсона)]

Отрывок, характеризующий Виленский Талмуд

Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.