Ширяевец, Александр

Александр Ширяевец
Имя при рождении:	Александр Васильевич Абрамов; псевдоним взят в честь родного села во время длительного вынужденного пребывания в Туркестане
Место рождения:	село Ширяево Симбирской губернии
Род деятельности:	русский поэт
Направление:	новокрестьянские поэты

Александр Ширя́евец (настоящее имя Александр Васильевич Абра́мов; (2 апреля (14 апреля) 1887, село Ширяево, Симбирская губерния — 15 мая 1924, Москва) — русский поэт серебряного века, один из представителей новокрестьянских поэтов или "поэтов русского Возрождения" по определению [rv-ryazan.ru/news/35457.html С.С.Куняева].

Биография

Родился в волжском селе Ширяево Симбирской губернии (ныне территория Самарской области) в семье бывшего дворового-крепостного. В автобиографии позднее писал: «…Читал книги, заносимые в село торговцами-лубочниками. Первым прочитанным поэтом был Кольцов, потом — Лермонтов. Иногда отец выписывал „Родину“ или „Ниву“». В 1898 году закончил с Похвальным листом церковно-приходскую школу в с. Ширяеве, поступил в Самарское второе городское училище, однако в 1902 году из-за тяжёлого материального положения после смерти отца был вынужден оставить учёбу и начать работать. Работал на самарской бумаго-красильной фабрике. В 1903—1904 гг. жил и работал в Ставрополе-на-Волге (с 1964 г. Тольятти) в канцелярии казённого лесничества.

В 1905 году после безуспешных поисков работы в Самаре вместе с матерью по совету её сестры переезжает в Среднюю Азию, где до 1922 года работает чиновником почтово-телеграфного ведомства в Ташкенте, Бухаре и Ашхабаде. В 1922 году переезжает в Москву. Однако творчество Александра Ширяевца оказывается не во всём соответствующим «веяниям времени». Цензура долго не пропускала в печать поэму «Мужикослов», его исключают из группы пролетарских поэтов «Кузница» за несоответствие декларациям группы и поэзии её членов. В 1923 году всё же выходят две книги стихов Ширяевца, а в начале 1924 года его принимают в члены Союза писателей. В это же время был опубликован лучший сборник поэта «Раздолье», получивший высокую оценку критиков и читателей.

15 мая 1924 года Александр Ширяевец неожиданно умирает, предположительно от менингита в возрасте 37 лет. Похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.

Смерть друга сильно потрясла Сергея Есенина, который в заявлении в Союз писателей объявил себя «душеприказчиком по литнаследству покойного», а вскоре написал одно из своих известнейших стихотворений «Мы теперь уходим понемногу» (в первой публикации 1924 года «Памяти Ширяевца»). После смерти любимого друга С. Есенин неоднократно говорил: «если я умру, похороните меня рядом с Шуркой милым», что и было исполнено. В 1925 году он был похоронен недалеко от могилы Ширяевца.

Поэзия

Начиная с самых ранних стихотворений поэт склоняется к народно-песенному творчеству. «Волжские» произведения, посвящённые родному Ширяеву и Волге, выполнены в плясовом стиле, в них ярко выражен безудержный темперамент поэта, лихость, «разинщина». Восточные темы («Пески», «Голодная степь») выдержаны в сдержанном тоне, этим произведениям свойственна «созерцательная отстранённость».

В 1912 году начинается переписка Ширяевца с Н. Клюевым, которая оказала существенное влияние на творчество начинающего поэта. В одном из писем другу он писал: «Встретил одобрительное отношение со стороны поэта Аполлона Коринфского, также Николая Клюева, который сначала разнёс меня в „пух и прах“, потом похвалил…»

В № 1 журнала «Друг народа» в 1915 году одновременно были напечатаны стихотворения: «Узоры» Сергея Есенина и «Хоровод» Александра Ширяевца. После публикации Есенин шлёт последнему в Ташкент письмо: «Извините за откровенность, но я вас полюбил с первого же мной прочитанного стихотворения… Вы там вдалеке так сказочны и прекрасны… Со стихами моими вы ещё познакомитесь. Они тоже близ вашего духа…» Таким образом, ещё не будучи лично знакомым с другими «новокрестьянскими поэтами», Ширяевец уже становится заметным членом их группировки.

После издания в 1915—1917 годах четырёх сборников поэзии В. Ходасевич упрекнул поэта в том, что тот воспевает народ, которого «скоро не будет»: «…быт наших стихов уже почти кончен, возврата к нему не будет. Прощайтесь-ка с ним — да и в дорогу!». В ответном письме Александр Ширяевец ответил:

И что прекраснее: прежний Чурила в шёлковых лапоточках с припевками да присказками, или нынешнего дня Чурила, в американских щиблетах, с Карлом Марксом или «Летописью» в руках, захлёбывающийся от открывающихся там истин?.. Ей-богу, прежний мне милее!.. Ведь не так-то легко расстаться с тем, чем жили мы несколько веков! Да и как не уйти в старину от нынешней неразберихи, ото всех этих истерических воплей, называемых торжественно «лозунгами»… Может быть, чушь несу я страшную, это всё потому, что не люблю я современности окаянной, уничтожившей сказку, а без сказки какое житьё на свете?..

В 1924 году появляется одно из последних стихотворений поэта, в которой он в очередной раз подчёркивает своё несогласие с современностью, свою любовь не к фабричной «считающейся с Карлом Марксом, Руси», а к Руси деревенской, земледельческой.

Никогда старина не загаснет:
Слишком русское сердце моё…
Позабуду ли песни на Клязьме!
Как я мчался с тяжелым копьём…
Вечевые прибойные клики!
Ветер Волхова вздул паруса!
То палач я, то нищий калика
То с булатом в разбойных лесах…
Не припомню, какого я роду,
Своего я не помню села…
Ускакал я в бывалые годы,
Старь родная меня занесла.

Тема Волги

В одном из своих писем в 1917 году Сергей Есенин назвал Ширяевца: «Баюн Жигулей и Волги». Тема малой родины занимает одно из центральных мест в творчестве поэта.

Есть ли что чудесней

Жигулей хребтов?
А какие песни

С барок и плотов!..

В первом сборнике стихов поэта «Запевка», изданном в 1916 году в Ташкенте тема Жигулей является одной из основных:

Что мне дива Туркестана,

Груды серебра-добра,
Я глядеть на Волгу стану

С караульного бугра.

После выхода из печати очередного сборника в местной газете появился отзыв критика: «Чувствуешь влажный волжский запах и ветер при чтении стихов А. Ширяевца. Поэт, что называется, пропах Волгой. Его стих залихватский и звонкий. Такие стихи просятся наружу из груди… Их петь над Волгой, в её лесах. Но поэт поёт нам здесь, и мы видим эту дорогую исполинскую реку, слышим величественный ритм её богатых волн, чувствуем, как льётся к нам в душу её влажный воздух».

Память

На родине поэта, в селе Ширяево, в том доме, где поэт жил до 6 лет, с 1978 года находится музей. До 2005 года это был музей народного быта, а затем — дом-музей поэта А. В. Ширяевца.

C 1976 года в селе Ширяево проводятся Есенинские чтения в день рождения Сергея Есенина 3esenin.ru/novosti/eseninskie-chteniia-na-rodine-aleksandra-shiriaevtca.

В Тольятти планируется установка памятника стихотворению Александра Ширяевца «Ставрополь Самарский», написанному им в 1903—1904 годахtltgorod.ru/reporter/?reporter=27304. Раздел "Памятник одному шедевру".

Издания

Первые стихи и рассказы Александра Ширяевца (Абрамова) были опубликованы в 1908 году в журнале «Туркестанский курьер». Тогда же и появился псевдоним Ширяевец в память о родном селе Ширяево. В 1909—1915 годах поэт активно переписывался с другими новокрестьянскими поэтами Есениным, Клюевым, Карповым. Четыре сборника стихов Ширяевца («Богатырь», «Запевка», «О музыке и любви», «Алые маки») печатаются в 1915—1917 годах. После революции издаются сборники «Край солнца и Чимбета: (Туркестанские мотивы)» (1919); посвящённая Сергею Есенину «Сказка об Иване, крестьянском сыне» (1919); историческая поэма «Мужикослов» (1923); «Узоры: Песни-стихи для детей» (1923). Незадолго до смерти вышла лучшая книга стихов поэта «Раздолье» (1924). Несколько раз произведения Ширяевца издавались уже и после его смерти.

Библиография

Прижизненные сборники и отдельные издания:

1. Богатырь: Стихи и песни о войне. — Ташкент: Типогр. при канц. Ген.-Губернатора, 1915. — 16 c. — (Издание «Туркестанских ведомостей»).
2. Запевка: Песни и стихи. — Ташкент: Кн-во «Коробейник», 1916. — 16 c.
3. Алые маки: Песни последних дней. — Ташкент: Кн-во «Коробейник», 1917. — 8 с.
4. О музыке и любви: Лирика. — Ташкент: Кн-во «Коробейник», 1917. — 16 c.
5. Край солнца и Чимбета: (Туркестанские мотивы). — Ташкент: Туркцентропечать, 1919. — 30 с.
6. Мужикослов. — М.; Пг.: Круг, 1923. — 29 с.
7. Узоры: Песни-стихи для детей / Рисунки А. Кравченко. — М.; Пг.: Гос. изд-во, 1923. — 24 c.
8. Раздолье. — М.; Пг.: Гос. изд-во, 1924. — 94 c. — (Б-ка соврем. рус. лит.).

Проза

1. Змей Горыныч: [Быль]: Рассказ А. Ш. — М.: Красная Новь, 1923. — 35 с.: ил. — То же. — 2-е изд. — М.: Красная Новь, 1924. — 32 с.: ил.

Драматургия

1. Сказка об Иване, крестьянском сыне. — Ташкент: Туркцентропечать, 1919. — 38 с.
2. Волшебное кольцо: Пьеса-сказка. — М., 1923. — 32 с. (Литографир. издание).

Посмертные издания

• Волжские песни. — М.: Круг, 1928. — 176 с.
• Избранное. — Куйбышев, 1961. — 198 с.
• Песня о Волге. — Куйбышев, 1980. - 168 с.
• Стихотворения и поэмы. — Ставрополь, 1992. — 224 с.
• Песни волжского соловья. - Тольятти, - 2007. - 276 с.
• У Жигулей среди курганов.- Тольятти, - 2011. - 40 с.
• Русь в моём сердце поёт! - Тольятти, - 2013. - 95 с.

Ссылки

• [web.archive.org/web/20010331100242/nk-poety.narod.ru/win/main/main.html Александр Ширяевец на сайте «А в сердце светит Русь»]
• Е. Койнова. «В песнях — соловей…»[esenin.ru/o-esenine/okruzhenie-esenina/shiriaevetc-aleksandr/koinova-e-v-pesniakh-solovei]

[gumfak.narod.ru/biografiya/shiryavezc.html Поэт Александр Ширяевец]

• [www.nash-sovremennik.ru/p.php?y=2007&n=4&id=6 «Наш Современник» № 4 2007: Александр Ширяевец «Скажу я вам без гнева…» (К 120-летию со дня рождения поэта)]
• [info.samara.ru/press/41/07.04.2007/116925/ Газета «Волжская Коммуна» № 07.04.2007 «Баюн Жигулей и Волги»]
• [litera.riasamara.ru/viewtopic.php?t=41&sid=4995e7d635080b00da0c23294519c4a4 Журнал «РУССКОЕ ЭХО» № 2(35) 2007, Самара]

Примечания

Ширяевец, А.В. Стихотворения и поэмы / сост. А.И. Михайлов.- Ставрополь: кн. изд-во, 1992.

Ширяевец, А. Песни волжского соловья / сост., ред., вступ. ст. Е. Г. Койновой.- Тольятти: Духовное наследие, 2007.

Ширяевец, А. У Жигулей среди курганов / сост., ред., вступ. ст. Е. Г. Койновой.- Тольятти: ТГУ, 2011.

Ширяевец, А. Русь в моём сердце поёт!: стихотворения / сост., ред., вступ. ст. Е. Г. Койновой.- Тольятти: ТГУ, 2013. В 2014 г. награждена Международной премией Союза писателей России "Имперская культура" им.Э.Володарского в номинации "Литературоведение"www.voskres.ru/info/sobinfo544.htm.

Отрывок, характеризующий Ширяевец, Александр

В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.