Юхан-скиталец
Поделись знанием:
К:Фильмы 2010 года
Также в фильме снимались и все остальные актёры (которые были упомянуты в заключительных титрах данного фильма.)
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
| Юхан-скиталец | |
| Yohan – Barnevandrer | |
 | |
| Жанр |
детский драматический фильм |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер |
Билл Дион |
| Автор сценария | |
| В главных ролях |
Робин Педерсен Даниэл |
| Оператор |
Одд Хиннеклейв |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
Penelope Film AS |
| Длительность |
126 мин. |
| Бюджет |
NOK 41 млн |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
| IMDb | |
Юхан-скиталец (норв. Yohan – Barnevandrer) — норвежский детский драматический фильм 2010 года, основанный на реальных событиях детского бродяжничества в Норвегии в конце XIX века.
Сюжет
Норвегия, самый конец XIX века. Бедная семья пытается выжить, глава семейства отправляется в Америку, чтобы заработать там. У 10-летнего Юхана есть мысли, как поправить материальное положение своей семьи, но мечтам не суждено сбыться: его мстительный и ревнивый старший брат тайком от родителей подписывает контракт, по которому Юхан теперь будет трудиться за гроши на далёкой ферме.
Юхан отправляется пешком в долгий путь, наполненный одиночеством и опасностями. По дороге он встречает таких же бродяг, как и он, 8-летнюю Анну и её младшего брата, других детей. Их предводителем становится подросток Аслак.
Наконец Юхан добирается до нужного места. Теперь на этой ферме он будет пастухом, оберегающим скот хозяина от волков и медведей.
В ролях
| Актёр | Персонаж | ||
|---|---|---|---|
| Нью-Йорк, США, 1986 год | |||
| Крис Кристофферсон | Юхан Аамот в старости | ||
| Рэнс Ховард | Кнут Аамот в старости | ||
| Марти Терри | Анна в старости | ||
| Робин Педерсен Дэниэл | Джон Аамот | ||
| Лаура Роббинс | Луиза Аамот | ||
| Томас Фрэнсис Уилсон | Кевин | ||
| Кари Клейв | Марита Симмонс | ||
| Бриджитт Соренсен | Лиза, старшая сестра Мариты | ||
| Исак Берг | сын Мариты | ||
| Эмма Грэйс Фюхлер | дочь Мариты | ||
| Сенед Исак | Джонатан | ||
| Лейф Хиннеклейв | Ларри | ||
| Карола Хеггквист | Карола | ||
| Губерния Вест-Агдер, Норвегия, 1896 год | |||
| Робин Педерсен Дэниэл | Юхан Аамот в детстве | ||
| Деннис Стурхёй | Йоханесс Аамот, отец Юхана | ||
| Агнет Хааланд | Марта Аамот, мать Юхана | ||
| Бенджамин Тофт | Кнут Аамот | ||
| Томас Тофт | Тор Аамот | ||
| Николай Наглестад | Фредерик Аамот | ||
| Йеспер Юханнессен | Арне Аамот | ||
| Матильда Берг | Анна в детстве | ||
| Адам Эфтеваг | Оле, младший брат Анны | ||
| Геир Томассен | Аслак | ||
| Мортен Абель | Учитель | ||
| Александр Рыбак | Леви | ||
| Мортен Харкет | Юсуфф, отец Леви | ||
| Айлар Ли | Лексия, мачеха Леви | ||
| Алехандро Фуэнтес | перевозчик | ||
| Йорген Лангхелле | Номе | ||
| Йенс Оле Юствик | Преподобный | ||
Интересные факты
- Фильм был снят на норвежском и английском (название в международном прокате — Yohan: The Child Wanderer) языках, планируется к показу в 30 странах, в том числе и в России[1].
- Лента является самым дорогим детским фильмом, когда либо снятым в Норвегии: при бюджете в 41 миллион крон было задействовано около ста главных и второстепенных персонажей, около пятисот эпизодических, около двухсот животных.
- Бо́льшая часть съёмок прошла в Норвегии, но некоторые моменты и эпизоды снимались в США, в Калифорнии[2].
- Работа над фильмом началась задолго до его выхода на экраны: в 1990 году со сбора исторических фактов о детском бродяжничестве в Норвегии на рубеже XIX и XX веков. В 1991 году удалось найти и проинтервьюировать двоих людей, знавших, что это такое не понаслышке. Им было 99 и 100 лет на момент интервью[3].
См. также
Напишите отзыв о статье "Юхан-скиталец"
Примечания
Ссылки
- [www.yohan.no/ Официальный сайт] (норв.) (англ.)
- [www.filmweb.no/kino/article165383.ece Юхан-скиталец] на сайте filmweb.no (норв.)
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Юхан-скиталец
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
