Яворский, Станислав
Поделись знанием:
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
| Станислав Яворский | ||
| Stanisław Jaworski | ||
 | ||
| Дата рождения: | ||
|---|---|---|
| Место рождения: |
Долина, | |
| Дата смерти: |
28 октября 1970 (75 лет) | |
| Место смерти: | ||
| Гражданство: | ||
| Профессия: | ||
| Направление: | ||
| Награды: |
| |
Станислав Яворский (польск. Stanisław Jaworski; 12 февраля 1895, Долина[1] — 28 октября 1970, Варшава, Польша) — польский актёр театра, кино и радио.
Биография
Учился актёрскому искусству на частных курсах. Дебютировал в театре в 1913 г. во Львове, затем работал в театрах в разных польских городах (Краков, Торунь, Познань, Варшава). Создал много актёрских воплощений в спектаклях «театра телевидения» и радиопостановках. В «радиоповести» о рабочей семье Матысяков, которая еженедельно имела продолжение, выступал с 1956 по 1970 год в роли Клеменса Колясиньского.
С. Яворский похоронен на варшавском кладбище Старые Повонзки.
Избранная фильмография
- 1937 — Знахарь / Znachor (эпизод).
- 1948 — Моё сокровище / Skarb — квартирант Хальны, инкассатор.
- 1953 — Дело, которое надо уладить / Sprawa do załatwienia — портье.
- 1954 — Недалеко от Варшавы / Niedaleko Warszawy — Сливик, мастер в металлургическом заводе.
- 1954 — Автобус отходит в 6.20 / Autobus odjeżdża 6:20 — Эдвард Рыжик, парикмахер.
- 1955 — Три старта / Trzy starty — мастер в металлургическом заводе.
- 1955 — Подгале в огне / Podhale w ogniu — адъютант Радоцкого.
- 1955 — Ирена, домой! / Irena do domu! — продавец в магазине игрушек.
- 1956 — Человек на рельсах / Człowiek na torze — Франек, железнодорожник.
- 1957 — Обломки корабля / Wraki — врач, член коллектива корабля.
- 1957 — Шляпа пана Анатоля / Kapelusz pana Anatola — майор милиции.
- 1958 — Позвоните моей жене / Co řekne žena? (Чехословакия / Польша) — Стемповский, отец Збигнева.
- 1958 — Прощания / Pożegnania — доктор Яновский, гость графини Розы.
- 1958 — Пан Анатоль ищет миллион / Pan Anatol szuka miliona — майор милиции.
- 1959 — Инспекция пана Анатоля / Inspekcja pana Anatola — майор милиции.
- 1960 — Косоглазое счастье / Zezowate szczęście — часовой мастер.
- 1964 — Барбара и Ян / Barbara i Jan (телесериал) — руководитель делегации на строительстве (только в 3-й серии).
- 1965 — Нелюбимая / Niekochana — судебный исполнитель
- 1966 — Домашняя война / Wojna domowa (телесериал) — почтальон (только в 10-й серии).
- 1967 — Невероятные приключения Марека Пегуса / Niewiarygodne przygody Marka Piegusa (телесериал) — директор зоопарка (только в 6-й серии).
Признание
- 1957 — Рыцарь Ордена Возрождения Польши.
- 1958 — Награда «Комитета в дела радио и телевидение» за роль в радиопередаче «Матысякове».
Напишите отзыв о статье "Яворский, Станислав"
Примечания
- ↑ тогда в Королевстве Галиции и Лодомерии, Австро-Венгрия, теперь в Ивано-Франковской области Украины
Ссылки
- [www.filmpolski.pl/fp/index.php/116979 Актёр] на сайте filmpolski.pl (польск.)
- [fototeka.fn.org.pl/strona/wyszukiwarka.html?search_type=osoba&key=Jaworski+Stanis%C5%82aw Фотографии на сайте fototeka.fn.org.pl]
|
Это заготовка статьи об актёре или актрисе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Яворский, Станислав
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
