The Story of Saiunkoku
Эту статью следует викифицировать. Оформление статьи не соответствует рекомендациям проекта «Аниме и манга», либо имена и названия транслитерованы с японского языка без привлечения системы Поливанова.
|
Saiunkoku Monogatari
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;"> </td></tr> <tr><th colspan="2" style="text-align:center; background: #ccf;">Манга</th></tr><tr><th style="">Автор</th><td class="" style=""> Сай Юкино, Кайри Юра </td></tr><tr><th style="">Издатель</th><td class="" style=""> Kadokawa Shoten </td></tr><tr><th style="">Публикуется в</th><td class="" style=""> Beans Ace </td></tr><tr><th style="">Аудитория</th><td class="" style=""> сёдзё </td></tr><tr><th style="">Публикация</th><td class="" style=""> 2005 год — настоящее время </td></tr><tr><th style="">Томов</th><td class="" style=""> >6 </td></tr> <tr><th colspan="2" style="text-align:center; background: #ccf;">Лайт-новел</th></tr><tr><th style="">Автор</th><td class="" style=""> Сай Юкино </td></tr><tr><th style="">Иллюстратор</th><td class="" style=""> Кайри Юра </td></tr><tr><th style="">Издатель</th><td class="" style=""> Kadokawa Shoten <tr><th colspan="2" style="text-align:center; background: #ccf;">Аниме-сериал </table> The Story of Saiunkoku (яп. 彩雲国物語 Saiunkoku Monogatari, русск. «Повесть о Стране Цветных Облаков») — ранобэ, аниме и манга. Действие происходит в фантастической стране, напоминающей средневековый Китай; главная героиня — бедная девушка из знатного рода, которая мечтает стать государственным служащим. На конец 2008 года выпущено 14 томов ранобэ (автор — Сай Юкино, иллюстратор — Каири Юра) и три сборника рассказов, первоначально публиковавшихся в журнале The Beans. Издаётся манга (на данный момент — 6 томов), также с иллюстрациями Каири Юра. Студией Madhouse в 2006—2008 годах снято аниме (два сезона по 39 серий). СодержаниеСюжетКо Сюрэй, девушка знатного происхождения, живёт с отцом и названным братом Сэйраном в огромном доме. Но её семья разорилась и, по большому счету, происхождение и дом — все что у неё осталось. Отец работает в императорской библиотеке, а сама Сюрэй преподаёт в школе при храме. Её заветная мечта — стать государственным служащим, но в средневековом обществе для женщины этот путь закрыт. Однажды в доме появляется советник императора и делает Сюрэй предложение — полгода изображать жену императора в обмен на очень приличное количество золота. Советник объясняет Сюрэй, что императора не интересуют женщины: на самом деле легкомысленному юноше нужны уроки государственного управления. Сюрэй соглашается на выполнение работы, не спросив, что ей делать. Предложенная сумма денег ей сразу же вскружила голову. Узнав в чем её роль, она начинает сомневаться, но, несмотря на то, что Сюрэй смущает эта роль, желание поправить бедственное положение семьи не дает ей отказаться. Мир страны цветных облаковИсторияЛегенда о зарождении Страны Цветных облаков (королевство Сайункоку): Давным-давно, во времена кровавых войн, один человек противостоял злу. Сердце его наполнено было человеколюбием. И восемь мудрецов были вызваны его храбрым сердцем. Человек, который был известен под многими именами, получил таинственные силы от этих восьми мудрецов. Его звали Со Гэн. Используя знания восьми мудрецов, он принёс миру новый расцвет, став первым правителем королевства Сайункоку. После смерти Соугена восемь мудрецов исчезли, но ходят слухи, что они лишь затерялись среди людей, и сейчас могут жить среди нас. В честь восьми мудрецов был построен храм. Он до сих пор стоит в столице королевства. (1 ч. 1 с.) Легенда об основании клана Хё: Когда-то император Со Гэн вместе со своей младшей сестрой Со Ёки одолели здесь сто восемь демонов и запечатали их в волшебном зеркале. Но зеркало не выдержало и разбилось. И тогда Со Ёки стала играть на эрху. Одно за другим осколки зеркала обратились в озёра. Сто восемь демонов уже было освободились, но их запечатали каждого в своём озере. Эта Со Ёки стала основателем рода Хё. (2 ч. 34 с.) Провинции и кланыВ Стране Цветных облаков (королевство Сайункоку) 8 провинций. Каждая провинция управляется отдельным цветным кланом, и называется соответственно. Столица — Киё, расположена в центральной фиолетовой провинции. Кланы:
Помимо восьми цветных кланов в стране существует также очень могущественный клан Хё — представители клана Хё обладают разнообразными магическими способностями. Герб клана — полная Луна, обрамленная восемью разноцветными лепестками. Структуры государственного управленияМинистерства:
Департаменты:
Прочие структуры:
Персонажи
АнимеСериалСериал снят студией Madhouse, режиссёр — Дзюн Сисидо. Первый сезон шёл на канале NHK с 8 апреля 2006 по 24 февраля 2007 (39 серий) в субботу утром. Второй, также из 39 серий, шёл с 7 апреля 2007 по 8 марта 2008 года. Опенингом как первого, так и второго сезона служит песня «Hajimari no Kaze» (яп. はじまりの風 «„Начинается ветер“») , исполнитель — Аяка Хирахара. Эндинг первого сезона «Saikō no Kataomoi» (яп. 最高の片想い, «Непрошенное чувство»), поёт Сати Тайнака, второго — "Asu e" (яп. 明日へ, «В завтрашний день»), исполняет Тэруя Михо. СаундтрекТри CD с музыкой из аниме выпущены Geneon Entertainment (彩雲国物語 オリジナルサウンドトラック 1 (яп. )) 4 августа 2008 (38 треков, в том числе телеверсия опенинга и эндинга. Второй (彩雲国物語セカンドシリーズ」オリジナルサウンドトラック?),12 января 2007) содержит ещё 30 треков. 7 декабря 2007 вышел третий альбом (彩雲国物語セカンドシリーズ」オリジナルサウンドトラック (яп. )) с музыкальными темами второго сезона аниме (23 трека). Полные версии эндинга выпущены на отельных синглах (30 августа 2006 и 6 июня 2007). 7 марта 2008 одновременно с окончанием сериала был выпущен дополнительный альбом «Песня памяти» (彩雲国物語 Song of Memory) с 10 песнями персонажей. Напишите отзыв о статье "The Story of Saiunkoku"Ссылки
|
---|
Отрывок, характеризующий The Story of Saiunkoku
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.