Айлендс (Гонконг)

Округ Гонконга Айлендс или Острова Islands или 離島區 Страна Китай, ГонконгКитай, Гонконг Координаты 22°15′40″ с. ш. 113°56′46″ в. д.22.26114° с. ш. 113.94608° в. д. / 22.26114; 113.94608    Площадь 176 км² Население 151 тыс. человек (2011) Национальный состав китайцы Конфессиональный состав буддисты, конфуцианцы Часовой пояс UTC+8 Официальный сайт [www.islandsdc.gov.hk/index.php?action=home Islands District Council ссылка]  (англ.)  (кит.) Айлендс или Острова

К:Статьи о населённых пунктах без категории на Викискладе

Айлендс или Острова (англ. Islands, кит. трад. 離島區, пиньинь: lídǎoqū) — один из 18 округов Гонконга. Расположен в юго-западной и южной части Новых Территорий. Округ Айлендс является крупнейшим по площади (176 км²) и наименее густонаселенным среди всех округов Гонконга. Он включает в свой состав более 20 островов, крупнейшими из которых являются Лантау (Даюйшань или Дахаодао) (за исключением крайней северо-восточной части, относящейся к округу Чхюньвань), Ламма (Пок-Лиу-Чау или Наньядао), Чхёнчау (Чеунг-Чау или Чанчжоу), Пхинчау (Пенг-Чау или Пинчжоу), Пхоутхой (По-Той) и Чхеклапкок (Чек-Лап-Кок).

История

Ещё в период династии Северная Сун (X—XII века) остров Лантау (в том числе и существующий до ныне городок Тайоу) был крупным производителем соли. В 1197 году солевары с Лантау, недовольные налоговым гнётом, подняли восстание и под предводительством Фан Дэна на время взяли под свой контроль прибрежные воды. В 70—80-х годах XIII века на территорию современного округа Айлендс бежали высокопоставленные представители династии Южная Сун, спасавшиеся от преследований монголов. В период династии Мин (XIV—XVII века) прибрежные воды подвергались частым атакам пиратов. С началом правления династии Цин (середина XVII века) Лантау стал важным стратегическим пунктом обороны дельты реки Чжуцзян. В 1699 году на Лантау в рыбацкой деревне Тайоу был построен храм Ху-Он или Хаувон, посвящённый легендарному полководцу династии Южная Сун. В 1729 году на Лантау был построен форт Фаньлау (позже его перебазировали на место современного форта Тунчхун), в 1783 году выходцы из Хойчжоу, жившие на острове Чхёнчау, в честь избавления от чумы, вспыхнувшей в 1777 году, построили храм Пактай. В 1798 году местные рыбаки построили на острове Пхинчау храм Тяньхоу. В 1813 году рыбаки построили на Чхёнчау храм Хуншин.

Строительство аэропорта и подъездных путей к нему в 90-х годах XX века сильно изменило Чхеклапкок и северную часть Лантау. Острова получили мощный импульс к развитию инфраструктуры, на месте бывшей рыбацкой деревушки началось возведение нового города Тунчхун. В 1998 году состоялось открытие нового международного аэропорта Гонконга, а также железнодорожных и автомобильных дорог, соединивших его с Коулуном и Гонконгом.

Население

По состоянию на конец 2011 года в округе проживало более 150 тыс. человек (в 2009 году — более 137 тыс. человек). Крупнейшим населённым пунктом является Тунчхун на острове Лантау, остальные жители сконцентрированы на Чхёнчау, Пхинчау, Ламма (Юнсювань и Соккувань), а также в городах Дискавери-Бэй, Тайоу и Муйво на Лантау.

Религия

На Лантау расположены статуя Тяньтань Будда (или Большого Будды), буддийский монастырь Полинь и католический монастырь ордена траппистов, на Чхёнчау — храмы Пактай и Кван-Кунг. Среди рыбаков и лодочников округа распространён культ высокопочитаемой ими богини Тиньхау (Тяньхоу).

Органы власти

Окружной совет, который возглавляет Чоу Юктун, состоит из четырёх комитетов: культуры и отдыха; управления имуществом; туризма, сельского хозяйства, рыболовства и окружающей гигиены; движения и транспорта. Секретариат окружного совета базируется в округе Сентрал-энд-Вестерн, а региональные сервисные центры — в Чхёнчау, Муйво и Тунчхуне.

Экономика

На острове Чхеклапкок расположены Международный аэропорт Гонконга, крупные логистические комплекты (в том числе Супертерминал № 1), штаб-квартиры авиакомпаний Cathay Pacific и Dragonair, выставочный комплекс AsiaWorld-Expo с концертным залом AsiaWorld-Arena, отели «Скайсити Марриотт» и «Ригал».

На острове Ламма расположена теплоэлектростанция компании Hongkong Electric, на острове Лантау — отель «Новотель Ситигейт». Часть местного населения занята в гонконгском Диснейленде, открытом в северо-восточной части Лантау в 2005 году (эта территория относится к округу Чхюньвань).

Во многих прибрежных городках, деревнях и на малых островах округа развиты рыболовство и туризм (особенно пляжный отдых и пешие маршруты с посещением исторических достопримечательностей и рыбных ресторанов, очень популярные среди жителей Гонконга в выходные дни). Наиболее популярными достопримечательностями и туристическими центрами Айлендса являются статуя Большого Будды, монастырь Полинь, канатная дорога Нгонпинг 360 и форт Тунчхун (Лантау), выставочный комплекс AsiaWorld-Expo (Чхеклапкок), пляжи на островах Лантау, Ламма и Чхёнчау (особенно крупнейший пляж Cheung Sha Beach на юге Лантау), рыбацкие деревни Тайоу (Лантау) и Соккувань (Ламма).

В отдельных деревнях сохраняется приусадебное сельское хозяйство (выращивание овощей, фруктов, домашней птицы и свиней).

Торговля

Крупнейшие торговые центры округа — Citygate, «Фу Тунг» и «Ят Тунг» (Лантау), SkyPlaza (Чхеклапкок). На конечной станции канатной дороги «Нгонпинг 360» расположен торгово-развлекательный комплекс Ngong Ping Market.

Транспорт

• Международный аэропорт Гонконга, построенный на насыпной территории, был открыт в 1998 году.
• Линия MTR Эйрпорт Экспресс, открытая в 1998 году, связывает Международный аэропорт и выставочный комплекс AsiaWorld-Expo с Коулуном и Гонконгом
• Линия MTR Тунчхун, открытая в 1998 году, связывает Лантау с Коулуном и Гонконгом
• Шоссе «Норт Лантау» через цепочку мостов соединяет Международный аэропорт с округами Чхюньвань и Кхуайчхин
• Канатная дорога «Нгонпинг 360» (или Ngong Ping Skyrail), открытая в 2006 году, соединяет Тунчхун с горной деревней Нгонпинг и статуей Большого Будды.
• Паромные линии охватывают все населенные острова (крупнейшими операторами являются Fortune Ferry Co.).
• На Лантау существует регулярное автобусное сообщение, которое обслуживают операторы Dragon Bus, CityBus, New Lantao Bus и HKR International (в аэропорту и Тунчхуне построены автобусные терминалы).

Краткая характеристика крупнейших островов

• Лантау — крупнейший остров Гонконга (площадь — 140 км²), население — более 20 тыс. человек, в основном оно сконцентрировано в Тунчхуне, Муйво, Тайоу, Дискавери-Бэй и вдоль южного побережья острова.
• Ламма —
• Чхёнчау —
• Пхинчау —
• Потой —
• Чхеклапкок — на острове, значительно расширенном за счёт намывных территорий, расположены Международный аэропорт Гонконга и комплекс SkyCity (транспортный и торгово-развлекательный центр SkyPlaza, выставочный комплекс AsiaWorld-Expo, гольф-клуб, отель и причал).

Архитектура

На северном побережье острова Лантау расположен форт Тунчхун, построенный в первой трети XIX века. Во время Второй мировой войны форт был занят японской армией, в 1979 году его причислили к историческим памятникам. В 1988 году была проведена реконструкция стен и других сохранившихся построек форта Тунчхун. На его северной стене сохранились шесть старинных орудий, брошенных ещё в эпоху династии Цин. Недалеко расположены остатки ещё одного форта, ныне известного как Батарея Тунчхун (он был построен на холме в 1817 году как часть крупного оборонительного комплекса). У входа в этот форт сохранилась печь для обжига известняка, датированная периодом династии Тан (VII—X века) и перенесённая сюда с острова Чхеклапкок.

Также в Тунчхуне расположен храм Хаувон, построенный около 1765 года и переживший несколько реконструкций (уникальные элементы его керамического декора были выполнены в начале XX века). Храм служит местом проведения ежегодного праздника, посвящённого данному божеству. Кроме того, в Тунчхуне расположен храм Тхиньхаукхун (Тиньхаукун), изначально построенный в 1823 году на северо-востоке острова Чхеклапкок. В 1991 году, в связи с началом строительства нового аэропорта, храм был разобран и перенесён на своё теперешнее место (он также служит центром проведения ежегодного религиозного праздника, сопровождаемого театральными постановками и парадом). В торгово-развлекательном центре Citygate (Тунчхун) установлен музыкальный фонтан.

На склоне одного из холмов, соседствующих с Тунчхуном, расположен даосский монастырь Луохань. Изначально здесь была пещера, в которой в 1926 году поселился один из монахов. В 60-х годах к нему присоединилась группа других монахов, а в 1974 году был основан и монастырь. Из достопримечательностей Луоханя выделяются 10-метровой высоты главный алтарь, пещера и естественный ручей (также славятся вегетарианские блюда, приготовленные в обители). Также в окрестностях Тунчхуна расположены небольшой храм Сяньтханькумяо, восстановленный в 1970 году, и фрагмент старинной стены Фуншуй.

В Тайоу, который ещё при династии Цин стал процветающим портом и центром рыболовства, сохранились старинные здания полиции (1902 год) и таможни, свайные дома народности танка (оригинальные деревянные дома были уничтожены пожаром и отстроены из современных материалов) и храм Хунсин (1736 год). Также в Тайоу и ближайших окрестностях расположены храм Тиньхау (1722 год), служащий центром проведения ежегодного религиозного праздника, сопровождаемого театральными постановками, храм Кхуаньтай (начало XVI века), храм Хаувон или Ёнхау, славящийся своим колоколом, отлитым в 1699 году, монастырь Лин-Янь, знаменитый своими праздничными вегетарианскими угощениями, буддийско-даосский монастырь Лун-Нгам, обзорный павильон, с которого открываются прекрасные виды на прибрежные пейзажи и аэропорт, старые соляные поля Имтхинь.

В бухте Шаловань расположен храм Паконг (Пхакхон или Хунсин), построенный местными рыбаками в 1774 году. В деревушке Вахан сохранился древний храм Хуакхуон, в 2000 году реконструированный на пожертвования известных артистов кантонской оперы. В деревушке Кхёншань находится храм Кхуньям, реконструированный в 1993 году (он является центром нескольких ежегодных праздников). В деревушке Фанькхуайтхон сохранились остатки голландского торгового поселения времён династии Цин.

На горном плато Нгонпинг (Нгонпхин) расположен крупнейший и один из самых популярных буддийских монастырей Гонконга — Полинь (Пхолинь), основанный в 1924 году. Рядом с ним, на холме Мукъюэ находится бронзовая статуя Большого Будды — одна из главных туристических достопримечательностей Гонконга. Статуя достигает 23 м в высоту и 34 м в ширину (у основания), весит 202 тонны. Перед лестницей, ведущей к статуе, установлена большая тренога, подаренная Гонконгу в 1997 году одним из бизнесменов (её высота — 1,997 м — символизирует год перехода Гонконга под суверенитет Китая, а диаметр — 1,68 м — счастливое число, призванное принести городу процветание в будущем).

Парки и охраняемые территории

• Парк Южного Лантау
• Парк Северного Лантау
• Сад баугиний в районе Тунчхуна, входящий в популярный среди туристов образовательный тур.
• Водохранилище Шэк Пик (Лантау)
• Прибрежная зона Тайоу, где сохранились мангровые заросли и розовые дельфины.

Образование

• Колледж Дискавери (Лантау)

Культура

В округе очень массово и красочно отмечают Праздник фонарей, Праздник драконьих лодок, Праздник середины осени и Праздник Тиньхоу. Кроме того, здесь популярны локальные Праздник Хаувона на Лантау и Праздник булочек на Чхёнчау. В Тунчхуне при поддержке властей создан общественный сад, где проводятся различные мероприятия в области искусства. В местной кухне доминируют рыба и морепродукты, а рыбные рестораны привлекают многочисленных посетителей со всего Гонконга.

Музеи и галереи

В монастыре Полинь (Лантау) работает постоянная выставка древних буддийских документов и книг. У подножия статуи Большого Будды расположен выставочный зал, в котором демонстрируются книги, картины и другие буддийские реликвии. В форте Тунчхун в 2001 году открылся Музей предметов старины.

Спорт

На Лантау расположены несколько первоклассных гольф-клубов, а также несколько стоянок для яхт, клуб парусного спорта и клуб регби.

Литература

• Иванов П.М. Гонконг. История и современность. — Москва: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990.

Ссылки

• [www.districtcouncils.gov.hk District Councils]

Отрывок, характеризующий Айлендс (Гонконг)

– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.