Древин, Александр Давыдович

Александр Давыдович Древин
Автопортрет (1923)
Имя при рождении:	Александр-Рудольф Древиньш
Дата рождения:	15 июля 1889(1889-07-15)
Место рождения:	Венден
Дата смерти:	26 февраля 1938(1938-02-26) (48 лет)
Место смерти:	место расстрела неизвестно
Работы на Викискладе

Алекса́ндр Давы́дович Дре́вин (настоящее имя Александр-Рудольф Древиньш, латыш. Aleksandrs Rūdolfs Drēviņš; 3 (15) июля 1889, Венден — 26 февраля 1938, место расстрела неизвестно) — российский художник латышского происхождения.

Биография

Сын рабочего. Пятнадцати лет поступил в Риге в мореходное училище. В 1908—1913 г. учился в Рижском городском художественном училище у Вильгельма Пурвитиса. К середине 1910-х гг. увлёкся модернистскими веяниями в живописи и в 1914 г. вошёл в число создателей объединения молодых латышских художников-авангардистов «Зелёный цветок» (латыш. Zaļā puķe), однако сразу после этого был вынужден вместе с семьёй уехать в Москву, где примкнул к группе «Бубновый валет». После Октябрьской революции в течение года руководил художественной студией для латышских стрелков при Национальном латышском комиссариате, где, в частности, встретился со своим товарищем по «Зелёному цветку» Карлом Иогансоном.

В первые послереволюционные годы Древин был замечен Малевичем, а Татлин предложил Древину работу в Отделе изобразительного искусства Наркомата просвещения. С 1920 г. Древин преподавал во Вхутемасе-Вхутеине, был руководителем мастерской до самого закрытия института в 1930 г. После этого Древин отошёл от преподавания и занимался только живописью, войдя в 1931 г. в состав художественной группы «Тринадцать».

Начиная с середины 1920-х гг. Древин и его жена художница Надежда Удальцова много ездят по Советскому Союзу, активно работая над пейзажами Урала, Алтая, Восточного Казахстана, Армении.

17 января 1938 года Александр Древин был арестован в рамках сфабрикованного дела о заговоре латышских стрелков и после непродолжительного дознавания расстрелян. По документам приговор был приведен к исполнению 26 февраля 1938 года на Тушинском полигоне. При аресте его жена спасла картины Древина от конфискации, выдав их за свои. Они были впервые выставлены в Москве в 1971 г.

Семья

• Жена — Надежда Андреевна Удальцова (1886—1961), русская художница, представитель русского авангарда.
  • Сын — Андрей Александрович Древин (1921—1996), российский скульптор.
  • Невестка — Вероника Васильевна Стародубова, советский и российский искусствовед. Доктор искусствоведения. Автор книги «Александр Древин (1889—1938)» (2005), посвящённой памяти мужа Андрея Древина.
    • Внучка — Екатерина Андреевна Древина (р. 1950).

Библиография

• А. Д. Древин. 1889—1938. К 90-летию со дня рождения. — М.: Советский художник, 1979.
• Художники группы «Тринадцать». — М.: Советский художник, 1986.
• Александр Древин в музейных собраниях / Ответственный редактор Ирина Лебедева; автор выставочного проекта и автор-составитель издания Татьяна Зелюкина. — М.: Государственная Третьяковская галерея, RA, 2003. — 168 с. — 1500 экз. — ISBN 5-85164-080-4.
• Стародубова В. Александр Древин (1889—1938). — М.: Галарт, RA, 2005. — 232 с. — 2000 экз. — ISBN 5-269-01037-2.

Ссылки

• [www.artonline.ru/encyclopedia/213 Древин Александр Давидович. Биография и творчество художника на Artonline.ru]
• [www.martyr.ru/content/view/11/18/ Художники и Бутовский полигон] (недоступная ссылка с 24-05-2013 (3993 дня) — история, копия)

Отрывок, характеризующий Древин, Александр Давыдович

Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!