Мардкович, Александр Маркович

Александр Мардкович
Aleksander Mardkowicz/Kokizow
Дата рождения:	24 февраля (8 марта) 1875(1875-03-08)
Место рождения:	Луцк
Дата смерти:	5 апреля 1944(1944-04-05) (69 лет)
Место смерти:	Луцк
Гражданство:	Польша
Род деятельности:	прозаик, поэт
Годы творчества:	1929—1939
Язык произведений:	караимский, русский, польский

Алекса́ндр Ма́ркович Мардко́вич (Коки́зов; польск. Aleksander Mardkowicz/Kokizow; 24 февраля (8 марта) 1875, Луцк — 5 апреля 1944, Луцк) — писатель, поэт, популяризатор караимского языка и культуры.

Биография

Родился в небогатой семье Марка и Анны, в девичестве Локшиньской. Отец переселился в Луцк из Кукизова (Красный Остров) — он был последним членом той общины — и всю жизнь проработал учителем в начальной школе. Семья Мардковичей жила на Караимской улице, где была сосредоточена вся жизнь луцкой караимской общины.

Начальную школу и гимназию Александр окончил в родном городе. После выпуска стал работать в нотариальном бюро. В 1901 году оставил Луцк, направившись сначала в Брест, а затем в Екатеринослав. Там он также работал в нотариальной конторе и одновременно продолжал образование на юридических курсах в Киеве. В 1903 году, сдав с отличием экзамен на право самостоятельного исполнения обязанностей нотариуса, он открыл собственное нотариальное бюро.

Завёл семью и брал активное участие в общественной жизни местной караимской общины. В это же время два его произведения были опубликованы в журнале «Караимская жизнь» (Москва).

Во время революции в Российской империи семья Мардковичей вернулась в Польшу. А в декабре 1921 года они возвратились в родные места.

В Луцке Александр Мардкович начал работать в одной из нотариальных контор, одновременно посвящая себя активной общественной деятельности.

Общественно-политическая деятельность

• Даритель караимского Александровского духовного училища
• Член Комитета по восстановлению кенасы (после 1921)
• Временно исполнял обязанности председателя правления общины
• Участвовал в работе по урегулированию юридического статуса караимов, по подготовке уставов отдельных караимских общин и Устава Караимского религиозного союза.

Отдавая себе отчёт в том, что караимский язык постепенно уходит в небытие, он в конце 1920-х годов выступил с инициативой создания караимского издательства. Опубликованные им труды имели целью возбуждение среди караимов интереса к собственному прошлому, укрепление традиций и посредством предоставления материалов для чтения — также распространение знания языка. Именно по его инициативе, караимский язык стал одним из языков богослужения караимов в Восточной Европе .

В 1930—1939 годах Мардкович издал 16 наименований книг, из которых одиннадцать — на караимском языке. В большинстве случаев он сам был их автором, сам готовил публикации к печати и издавал за собственный счёт.

Конец деятельности Мардковича положила Вторая мировая война.

Сочинения на караимском языке

Цикл «Караимская библиотечка»

• Elijahunun Ucuru («Приключение Элиягу», 1930, авторское произведение)
• Birtihi Kekłernin («Зерно небес», 1931, авторское произведение)
• Aj Jaryhynda («В лунном свете», 1933, авторское произведение)
• Aziz Tas («Священный камень», 1934, авторское произведение)
• Zemerłer (Сборник религиозных песен, 1931, литературная обработка)
• Łuwachłar dert jiłha («Календарь на четыре года», 1932, содержит, кроме таблиц, научно-популярные статьи и небольшие литературные произведения)
• Halic («Галич», 1937, эта поэма свидетельствует о немалых поэтических способностях Мардковича)
• Janhy jirłar («Новые песни», 1937)
• Szełomit («Шеломит», 1938)
• Tozdurhan birtik («Рассыпанное зерно», 1939, сборник четверостиший)

Сочинения на польском языке

• Synowie Zakonu («Сыновья Закона», 1930)
• O Iljaszu Karaimowiczu zwierzchniku wojsk zaporoskich («Об Эльяше Караимовиче, предводителе Войска Запорожского») 1931 — художественное произведение приписывающее Караимовичу караимское происхождение и представляющее его в качестве выдающегося военного, патриота, насмерть верного Польше и польским королям .
• Ogniska karaimskie («Караимские огни» 1932, 1934, 1936)
• Karaim, jego życie i zwyczaje w przysłowiach ludowych («Караим, его жизнь и обычаи в народных пословицах», 1935)
• Krótki wykład gramatyki języka zachodnio-karaimskiego («Краткое изложение грамматики западно-караимского языка») A. Зайончковского
• Słownik karaimsko-polsko-niemiecki («Караимско-польско-немецкий словарь» объёмом в 4417 словарных статей, 1935). Словарь оставался единственным словарём караимского языка вплоть до 1973 года, когда был опубликован «Караимско-русско-польский словарь»

Журнал «Karaj Awazy»

Главным начинанием Мардковича, делом его жизни было издание караимоязычного журнала.

В 1931—1939 годах было издано двенадцать номеров «Karaj Awazy» («Голос караима»), содержащих статьи разнообразной тематики, литературные произведения, детские стихотворения и загадки, информацию об актуальных событиях в жизни караимских общин в Польше и за её пределами.

Большая часть работ принадлежала самому Мардковичу; кроме того здесь публиковались работы Т. Леви-Бабовича, З. Зараховича, Б. Кокеная, Й. Малецкого, С. Рудковского, Ш. Фирковича, поэтические произведения З. Абрагамовича, С. Кобецкого, Ш. Лопатто, а также сочинения таких авторов, как Моше Дарьи или рибби Йосеф из Деражного.

Личная жизнь

В 1910 г. женился на Розалии Сандомирской, которая родила ему дочь Тамару, сыновей Анатолия и Марка. Потомки А. М. Мардковича живут в Польше, в т.ч. в Гданьске.

Литература

• Анна Сулимович. Александр Мардкович — общественный деятель, писатель и издатель  (польск.) // Caraimica Quarterly Review — II. — International Institute of the Crimean Karaites: Simferopol, Ukraine — Slippery-Rock, USA: 2007 — C. 29—30

Отрывок, характеризующий Мардкович, Александр Маркович

– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.