Американский психопат (роман)

«Американский психопат» (англ. American Psycho) — роман американского писателя Брета Истона Эллиса, в котором повествование ведётся от лица богатого жителя Манхэттена Патрика Бэйтмена, самопровозглашённого маньяка-убийцы. Роман был опубликован в 1991 году и вызвал фурор детализированными описаниями сцен секса и насилия. Экранизация появилась в 2000 году.

Сюжет

Действие романа происходит в конце 1980-х, в основном на территории Манхеттена, и посвящено описанию приблизительно двух лет из жизни Патрика Бэйтмена, главного героя и рассказчика. В начале романа Бэйтмену 26 лет. Базовую часть сюжета составляют описания преступлений Бэйтмена, хотя достоверность этих описаний к концу повествования становится все более сомнительной. Бэйтмен происходит из богатой семьи, закончил Эксетерскую академию, Гарвардский университет (выпуск 1984 года) и работает на Уолл-стрит в фирме «Пирс энд Пирс». Бэйтмен — воплощение образа яппи 1980-х(Хоть он это и отрицает).

В романе Бэйтмен детально описывает, как он пытает и убивает своих жертв, среди которых:

1. Молодые женщины, в том числе его бывшие и нынешние подруги, проститутки, девушки из бюро эскорт-услуг.
2. Конкуренты по бизнесу (например, человека по имени Пол Оуэн он убивает прямо у себя в квартире).
3. Бедняки, бомжи, безработные, которых он встречает на улицах города. Бэйтмен именует их «генетическим мусором». Чернокожего попрошайку он встречает дважды по ходу романа — при первой встрече выкалывает ему глаза.
4. Представители других этнических групп (в частности, китайский мальчишка-курьер, которого он принимает за японца).
5. Просто люди, которых встречает на улице, в частности мальчик в Центральном зоопарке, гомосексуал с собакой и саксофонист.
6. Попавшиеся под руку во время погони, в ходе которой Бэйтмен пытается оторваться от полиции (здесь он убивает таксиста, полицейского, ночного сторожа, уборщика).
7. Животные, в основном собаки и крысы.

В убийствах Бэйтмена нет никакой системы или плана. Он просто пытает и убивает людей самыми различными способами с использованием пистолетов, ножей, электроинструментов и живых крыс. Интересно, по какому признаку можно определить персонажей, которых Бэйтмен не пытается убить. Это его секретарь Джин, невеста Эвелин Уильямс и гей Луис Каррутерс. Возможно, он не хочет этого делать потому, что все они испытывают к нему нежные чувства (есть сомнения насчет невесты).

Жадность, зависть и ненависть — вот главные чувства Бэйтмена наряду с яростью и садистским удовольствием от насилия. Он проявляет слабые признаки человечности, когда рассуждает о романтической любви и её выражении в музыке. Он обладает весьма специфическим чувством юмора и не раз по ходу романа иронизирует по поводу ничтожности и пустоты своего существования. К концу романа показывается, что даже убийства уже не могут вызвать у Бэйтмена никаких эмоций.

Личность Бэйтмена

На поверхности Бэйтмен представляет собой образчик успешного бизнесмена. Он образован, богат, происходит из известной семьи, имеет высокооплачиваемую работу, живет в престижном жилом комплексе, пользуется успехом у женщин, следит за процессами в развитии культурной жизни. В общем, кажется воспитанным, умным, респектабельным молодым человеком. В полной противоположности с этим находится его альтер-эго: убийца, садист-мучитель, изощренный насильник, каннибал и некрофил.

Бэйтмен чрезвычайно усердно следит за тенденциями в области моды и престижного потребления. Он в утомительных подробностях описывает свои и чужие личные вещи, вплоть до мелочей, таких, как ручки и носки. В такой же манере он описывает гардеробы и аксессуары, указывая материал, имя дизайнера и магазин, в котором вещь была приобретена. По ходу романа Бэйтмен постоянно дает друзьям советы по поводу выбора минеральной воды, ремня, фасона карманов, галстучного узла и т. д.

Бэйтмен ненавидит гомосексуалов и резко реагирует на проявление внимания с их стороны. Особенно донимает его Луис Каррутерс, пытающийся заполучить Бэйтмена в партнеры, но в конце концов заключащий брак с женщиной ради поддержания имиджа. В трех случаях он заставляет женщин вступить в сексуальный контакт друг с другом, в двух случаях после этого убивает.

Бэйтмен весьма странно заботится о своем здоровье. Он яростный противник курения, постоянно посещает спортзал; и в то же время злоупотребляет алкоголем и наркотиками. То же относится и к его друзьям. Бэйтмен придерживается такой стратегии исключительно ради внешнего эффекта: прекращение занятий на тренажерах приведет к ожирению, а от курящих исходит неприятный запах, в то время как употребление кокаина не оставляет заметных внешних следов. В романе немало места уделяется описанию попыток Бэйтмена достать наркотики, однако это не мешает ему лицемерно упрекать брата Шона за пристрастие к ним.

Бэйтмен — большой меломан, но ненавидит рэп из расистских соображений. В частности, некоторые главы целиком посвящены описанию творчества Genesis, Huey Lewis and The News и Уитни Хьюстон. Любимая группа Бэйтмена — Talking Heads.

Работа Бэйтмена весьма необременительна, он может позволить себе похалтурить, поскольку его семья очень зажиточна. Однако многим друзьям он завидует. На работу Бэйтмен приходит поздно и любит подолгу обедать. В офисе он большую часть времени слушает музыку, смотрит телевизор, карябает всякую ерунду в блокноте, решает кроссворды. В одном из разговоров он бросает реплику, что работает только для того, чтобы «соответствовать».

Темы и символы

Роман содержит много элементов фантазии, поэтому трудно определить, где автор имел в виду реальные события, а где вымысел Бэйтмена. В какой пропорции находится соотношение реальности и вымысла — это остается популярной темой для обсуждения среди читателей.

Главный вопрос — почему Бэйтмен ни разу не был арестован, хотя находился на подозрении у весьма способного следователя. Не разъясняется, почему полиция не может изловить Бэйтмена — возможно, они некомпетентны или наплевательски относятся к работе, или просто слишком заняты из-за высокого уровня преступности в Нью-Йорке.

Бэйтмен не привлекает подозрений органов следствия, хотя и не слишком заботится о конспирации. Он держит видеозаписи убийств у себя дома, периодически бросает своим друзьям намеки в духе «Я гребаный психопат» или «Я люблю расчленять женщин». Однако никто его высказывания всерьез не воспринимает.

На Хэллоуин Бэйтмен наряжается убийцей, приходит в костюме, запачканном настоящей кровью, и вставляет в петлю для пуговицы кость одной из жертв. Его горничная постоянно убирает за ним и при этом не задает вопросов, так же без вопросов его окровавленную одежду принимают в китайской прачечной. Даже невеста Бэйтмена ничего не подозревает.

Двойственность жизни Бэйтмена проявляется и в отношении к нему других людей. На публике он обличает социальную сегрегацию, потребительство, насилие, экономическое неравенство и расовую дискриминацию. Многие женщины находят его весьма привлекательным. Сущность характера Бэйтмена в этом чудовищном двуличии — хорошеньком образе для других и самовосприятии совершенно обратном, исключительно в черных красках.

Ирония ситуации состоит и в том, что, хотя персонажи усиленно стараются подчеркнуть свою индивидуальность всеми возможными способами, они в итоге все равно остаются похожими друг на друга, что ведет к постоянной путанице и неузнаванию. Пол Оуэн до последнего принимает Бэйтмена за Маркуса Халберстама, даже когда Бэйтмен уже принимается пытать его и убивает.

Несколько лейтмотивов прослеживаются как в романе, так и в фильме. Во-первых, упоминание бродвейской постановки «Отверженных» Виктора Гюго. Возможно, подразумевается, что уоллстритовские яппи и есть те самые отверженные. Во-вторых, Бэйтмен постоянно «должен вернуть кассеты в прокат»; он в основном интересуется садистской порнографией, несколько раз по ходу книги берет фильм «Двойное тело», чтобы мастурбировать во время сцены, где женщину убивают электродрелью. Бэйтмен также использует «кассетный» предлог, чтобы объяснить женщинам, что он делал вчера или что собирается делать сегодня. В романе этот предлог используется как эвфемизм для обозначения пыток и убийств. Постоянно упоминается «Шоу Патти Уинтерс» (прообразом, видимо, послужила Салли Джессе Рафаэл), где обсуждаются различные дурацкие темы «желтой» направленности. Аудитория шоу обыкновенно реагирует на заявления гостей с недоумением и апатично. К концу романа темы становятся все более абсурдными (возможно, как знак растущего распада личности Бэйтмена).

Один из взглядов на основную тему книги состоит в том, что она рассматривается как сатира на моральную деградацию 1980-х, в том числе на американский бизнес. Многие считают, что подробные описания изуверств Бэйтмена вставлены для усиления «черного юмора». Вся жизнь Бэйтмена крутится вокруг того, каким он видится другим. Поскольку «личности» как таковой у Бэйтмена попросту нет, он может восприниматься как метафора «пластмассовых» 1980-х. Также роман описывает Бэйтмена и его коллег как беспринципных моральных дегенератов, способных на все ради достижения успеха. Красной нитью через повествование проходит ненависть Бэйтмена к гомосексуалам и проституткам. Это символы уже актуальной в ту пору темы СПИДа. Бэйтмен не использует инъекционные наркотики, которые также являются одним из главнейших факторов распространения СПИДа.

Также интересен вопрос о возрасте Бэйтмана в конце романа. Сам Бэйтмен утверждает, что ему 27, хотя ещё в августе прошлого года говорил детективу, что в октябре ему уже исполнится 28. Кроме того, в последней главе он упоминает знак зодиака «Весы» и рассуждает, что бы это могло значить для него. А поскольку личность Бэйтмана уже не может чётко воспринимать окружающую реальность, эта проблема может быть решена [lib.aldebaran.ru/author/yellis_bret/yellis_bret_amerikanskii_psihopat].

Литература

• Эллис Б. И. Американский психопат. — М.: Адаптек / T-ough press, 2003. — 544 с. — (Overdrive). ISBN 5-93827-004-9

Ссылки

• [www.mitin.com/tough/psycho/ Брет Истон Эллис. Американский психопат]
• [www.ultraculture.ru/121/ Рецензии на роман] на сайте издательства Ультра.Культура

Отрывок, характеризующий Американский психопат (роман)

– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.