Анна Михайловна

Анна Михайловна <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">(в постриге Анфиса)</td></tr>
русская царевна
Рождение:	14 июля 1630(1630-07-14)
Смерть:	27 октября 1692(1692-10-27) (62 года)
Место погребения:	Вознесенский монастырь (Москва)
Род:	Романовы
Отец:	Михаил Фёдорович
Мать:	Евдокия Лукьяновна Стрешнева
Супруг:	нет
Дети:	нет

Анна Михайловна Романова, в постриге Анфиса (14 июля 1630 — 27 октября 1692) — русская царевна, дочь царя Михаила Федоровича и его второй супруги Евдокии Лукьяновны, младшая сестра царя Алексея Михайловича.

Биография

«Новый летописец» о её рождении сообщает:

«В лето 7138 (1630) году, месяца июля в 14-й день, родилась у государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии»…

В числе грамот её деда патриарха Филарета есть «О рождении царевны Анны Михайловны». Девочка была крещена в Чудовом монастыре Филаретом — по другим указаниям, крестил её келарь Александр. Вероятно, имя получила в честь тётки царя Михаила, сестры патриарха Филарета — Анны Никитичны.

А. И. Манкиев рассказывает:

В году 1651, июля в 14 день, родилась Государю Царевна Анна Михайловна, которая потом пред смертию посприглась, имя во инокинях Анфисы приняв. Тогож году на Москве были великие пожары, так что едва не вся Москва выгорела, и толь сиьлные громы и вихри, что главы и кресты с церквей, с домов кровли ломало, и самые хоромы бурный ветр с места на другое переметывал.

Как и другие дочери Михаила Федоровича, осталась незамужней.

Сведений о её жизни сохранилось крайне мало. Известно, что в 1654 г. она покинула Москву вместе со всей царской семьей из-за моровой язвы и отправилась в Троицкий Макарьев монастырь (г. Калязин). В 1689 году её племянница царевна Софья во время конфликта с братом Петром посылала тетку к царю. Так, Фуа де ла Нёвилль пишет: «Царевна также поддержала этот запрет. Но стрельцы не придали ему большого значения и явились в Троицу, чтобы убедить Петра в своей верности. Рассудив об этом и узнав, что большая часть бояр перешла на сторону Петра, она решила примириться с ним. Ввиду этого она послала к своему брату двух своих теток по отцу, царевен Анну Михайловну, Татьяну Михайловну и одну из своих сестер, Марфу Алексеевну».

Незадолго до смерти, 18 октября 1692 г., постриглась в монахини в Вознесенском монастыре Московского Кремля под именем Анфисы.

Захоронение

Была похоронена в Вознесенском соборе Вознесенского монастыря; в 1929 году в связи со сносом Вознесенского монастыря её захоронение, как и захоронения других великих княгинь и цариц, было перенесено в подклет южной пристройки кремлёвского Архангельского собора.

Надпись на её надгробии гласит:

Лета 7201 году октября в 27 день в среду против четвертка в пятом часу нощи на память святаго мученика Нестора преставися раба Божия благовернаго и благочестиваго великого государя царя и великого князя Михаила Феодоровича всея России самодержца и благоверныя и благородныя великия государыни царицы и великие княгини Евдокии Лукиановны дщерь благоверная великая государыня царевна и великая княжна Анна Михайловна во иноцех Анфиса а погребена на сем месте октября 28 числа

Её захоронение в 2006 году было исследовано. Отчет исследовательской группы о найденных в её гробнице предметах гласит: «Много сложных вопросов пришлось решать, реставрируя иноческое облачение царевны Анны Михайловны. Шерсть вообще плохо сохраняется в саркофагах, поэтому огромная мантия царевны имела большие утраты. И все же удалось закрепить даже 42 складки, украшавшие мантию на спине». «Для закрепления ветхой, осыпающейся, частично утраченной ткани пришлось сдублировать (закрепить) её на плотный газ, а сверху перекрыть, особенно в ветхих местах, тонким газом (шелком)». Также в погребении был найден деревянный крестик. Среди отреставрированных предметов монашеской одежды из захоронения царевны наибольший интерес представляет её головной убор — камилавка.

Источники

• Иконникова А. Царицы и царевны из дома Романовых. М., 1991.

Примечания

</center>

Отрывок, характеризующий Анна Михайловна

– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.