Ансамбль Хазрати Имам
| Ансамбль | |
 Ансамбль Хазрати Имам | |
| Страна |  Узбекистан
|
| Город | Ташкент, ул. Заркайнар |
| Тип здания | Ансамбль |
| Реликвии и святыни | Коран Усмана |
Ансамбль Хазрати Имам узб. Hazrat Imam Ensemble — религиозный комплекс в Ташкенте. Ансамбль был возведен около могилы имама города Ташкента, ученого, знатока Корана и хадисов, одного из первых проповедников ислама в Ташкенте, поэта и ремесленника Хазрати Имама (полное его имя — Абу Бакр ибн Исмаил аль-Каффал аш-Шоший). Согласно историческим источникам он был также мастером по изготовлению замков и ключей за что получил прозвище «Каффаль», что означает «Замочник», владел 72 языками и перевел Ветхий Завет (Тору) на арабский язык[1].
Кроме сооружений здесь находится библиотека восточных рукописей и Коран халифа Усмана.
В Коране 353 пергаментных листов большого размера. Поначалу Коран находился в Медине, потом в Дамаске и Багдаде. Из Багдада в Самарканд Коран был перевезён Тамерланом. В 1869 году Коран Усмана был вывезен в Санкт-Петербург, где доказали его подлинность. Оттуда Коран передали в Уфу, а уже после этого Коран Усмана был перевезен в Ташкент.
Коран Усмана, хранящийся в Ташкенте, является единственной из сохранившихся оригинальной рукописью Корана. Об этом свидетельствует сертификат, выданный Международной организацией ЮНЕСКО 28 августа 2000 года[2].
Строительство Ансамбля Хазрати Имам было окончено в 2007 году. Ансамбль состоит из следующих зданий:
| Фасад памятника | Двор или внутренне помещение памятника | Описание памятника |
| Соборная мечеть Хазрати Имам. Возведена в 2007 году по инициативе и проекту Президента Республики Узбекистан Ислама Каримова. Мечеть имеет два купола и два минарета высотой 53 метра. Внутренняя часть куполов украшена сусальным золотом. При входе в мечеть имеется айван c с двадцатью резными колоннами из сандалового дерева. Оконные проёмы сконструированы таким образом, что позволяют солнечным лучам проникать внутрь мечети от восхода до заката[2]. | ||
|
Медресе Муйи Муборак. Медресе возведено в XVI веке. В медресе хранится волос пророка Мухаммеда в связи с чем оно получило своё название. В медресе расположена библиотека Управления мусульман Узбекистана. В фонде библиотеки находится Коран Усмана, который датируется 644—648 годами, а также около 20 тысяч книг и рукописей, переводы Корана на более чем 30 языках. По сведениям некоторых источников Медресе Муйи Муборак («Священный Волос») было перестроено в 1856—1857 гг. по указу кокандского хана Мирзы Ахмед Кушбеги[2]. | |
|
Мавзолей Хазрати Имам | |
|
|
Медресе Баракхан. Построено в 1531—1532 гг. по указанию внука Улугбека — Навруза Ахмадхана, имевшему прозвище «Баракхан», что означает «удачливый». Внутри медресе есть два мавзолея — Мавзолей Суюниджихана, который был воздвигнут над захоронением Суюниджихана — первого правителя Ташкента из узбекской династии Шейбанидов. Название второго мавзолея — Безымянный. Он был построен для Баракхана, однако Баракхан был впоследствии погребен в Самарканде. Двери келий Медресе Баракхана украшены слоновой костью и цветными металлами[2]. |
|
|
Мечеть Намазгох. Построена в 1845—1865 гг. Была местом проведения пятничных и праздничных молитв во время правления Кокандского хана Худояра. В годы революции была разрушена и разграблена, а в 70-е гг. XX века была восстановлена и передана Управлению мусульман Средней Азии и Казахстана. В 1971 году на территории мечети был открыт Исламский институт имени Имама Аль Бухари[2]. |
|
|
Мавзолей Хазрати Имама (Каффаль Шоший). Возведена в XVI веке в честь Хазрати Имама (Абу Бакра ибн Исмаил аль-Каффал аш-Шоший). Мавзолей или гробница построена из жжёного плиточного кирпича, украшен майоликой, имеет прямоугольную форму с большим голубым куполом сверху. Окна здания украшены ганчевой панджарой.
Гробница представляет собой ханаку и включает в себя кельи, мечеть, усыпальницу и другие помещения, предназначенные для предоставления приюта дервишам в худжрах. К обеим сторонам надгробия «Каффал Шоший» примыкают чиллахона. В этом же месте захоронены сыновья Хазрати Имама и его ученики. Недалеко от мавзолея находится дом в котором жил Ходжа Ахрар вали. Гробница Хазрати Имама (Абу Бакра ибн Исмаил аль-Каффал аш-Шоший) почитается мусульманами всего мира[2]. |
Около мавзолея расположен дом, где жил мастер суфизма, государственный деятель, святой Ходжа Ахрар вали[1]. Еще одним сооружением Ансамбля Хазрати Имам является Соборная мечеть «Тилла Шайх», которая была построена на средства одного из богатейших людей Ташкента XIX века — Тилля Шайха и состоит из двух частей — михрабов для удобства молящихся.
К Ансамблю Хазрати Имам относится и здание Духовного управления мусульман всего Узбекистана, построенное народными мастерами Узбекистана. В этом же здании располагается Комитет по делам религий при Кабинете Министров РУз.
Напишите отзыв о статье "Ансамбль Хазрати Имам"
Примечания
Отрывок, характеризующий Ансамбль Хазрати Имам
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.
В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.
Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
