Антонов, Константин Владимирович

Антонов Константин Владимирович
Псевдонимы:	товарищ Антон
Дата рождения:	28 августа 1900(1900-08-28)
Место рождения:	Бутка
Дата смерти:	8 февраля 1940(1940-02-08) (39 лет)
Место смерти:	Москва
Гражданство:	СССР
Образование:	Международный факультет МГУ
Вероисповедание:	крещёный атеист
Партия:	РКСМ , РКП(б)
Основные идеи:	коммунизм
Род деятельности:	дипломат, юрист, журналист
Отец:	Антонов Владимир Константинович
Мать:	Антонова Мария Лукинична
Супруга:	Левина Софья Ароновна
Дети:	Антонов Владимир Константинович, Антонова Марианна Константиновна

Анто́нов Константи́н Влади́мирович (28 августа 1900 года — 8 февраля 1940 года) — советский комсомольский деятель, журналист, юрист, дипломат. Член РКП(б) с 1918 года. Расстрелян в 1940. Реабилитирован в 1956 году.

Биография

В Пензе и на Дальнем Востоке (1900—1923)

Родился 15 августа 1900 года в селе Бутка Пермской губернии в семье помощника лесничего. В 1910 году его семья переезжает в Пензу. Спустя 8 лет, в 1918, заканчивает 2-ю Пензенскую гимназию, работает в губернской газете «Известия». В 1919 году становится первым председателем горкома РКСМ, первым редактором газеты «Творцы грядущего», а также делегатом первого Всероссийского съезда коммунистов-учащихся. В следующем году работает секретарём Пензенского губкома РКСМ и становится делегатом III съезда РКСМ. В 1921 году он делегат I Всероссийской конференции и IV съезда РКСМ. На губернском съезде РКП(б) в единственном числе голосует за платформу децистов. С конца года начинает работать в подполье на Дальнем Востоке. В 1922 году был выбран Председателем бюро РКСМ Приморья на III съезде Приморского комсомола.

В Москве (1923—1932)

В 1923 отозван в Москву и до 1925 работает Заведующим газетной частью ЦК РКСМ ). В это время он голосует за резолюцию троцкистов. После окончания в 1926 году международного факультета МГУ он становится аспирантом в РАНИОНе, где и работает вплоть до 1930. В это время Антонов послужил прототипом Матвеева — одного из героев романа Виктора Кина «По ту сторону». С 1930 — заместитель заведующего Правовым отделом НКИД и одновременно, до весны 1930, в кафедре международного права, которая из-за структурных преобразований тех лет являлась сначала кафедрой 1-го МГУ, потом — Московского правового института и, наконец, Московского юридического института имени П. И. Стучки. Тогда же — председатель кафедры Советского права в КУТВ. Печатает статьи в журнале «Советское государство», публикует книгу, редактирует сборники документов.

Работа во Франции и Бельгии (1933—1937)

В 1933 назначается Крестинским на должность 1-го секретаря полпредства СССР во Франции, где выполняет обязанности Генерального консула. С 1935 работает советником полпредства СССР в Бельгии.

В годы Большого террора (1937—1939)

В апреле 1937 указывает в анкете факты 1921—1924 годов о своём голосовании за децистов и троцкистов, из-за чего был отозван в Москву, где партколлегия вынесла ему строгий выговор за сокрытие этих фактов. В мае сняли и арестовали Крестинского. На его место назначают Потёмкина, с которым Антонов работал в 1934 году во Франции. Потёмкин назначает Антонова помощником заведующего 2-м западным отделом НКИД. С августа — ВРИО заведующего 2 Западным отделом НКИД СССР. Уже в ноябре арестован друг Антонова писатель Виктор Кин, и бюро заграничных ячеек возбуждает новое дело. В январе 1938 даёт показания в НКВД, после чего был снят с должности и переведён в резерв. В марте назначен консультантом в 3-й западный отдел НКИД, а его партийное дело передано в Дзержинский райком ВКП(б) города Москвы, где он проработал вплоть до мая, после чего был направлен в институт НКИД. Одновременно он работает по совместительству в Институте права АН СССР. В апреле появляется статья Антонова в журнале "Советское государство". Спустя полгода ему вернули партбилет, но сняли с должности в институте НКИД и перевели в резерв. Окончательно уволен из института НКИД в январе 1939 года, но при этом, уже в апреле, был утверждён в штате Института права АН СССР в должности старшего научного сотрудника и приписан к его парторганизации. В мае заканчивает свою (теоретическую) часть работы по подготовке учебника по международному праву.

Был арестован 11 мая. Рукопись учебника конфискована.

Дело № 407 (1939—1940)

Во время предварительного следствия в 1939 году под давлением пишет признание в шпионаже в пользу Франции и участии в контрреволюционной троцкистской организации, в которую, якобы, был завербован Крестинским. 16 января 1940 Сталин подписывает один из своих знаменитых расстрельных списков. Девятым номером на странице идёт фамилия Антонова. (Там же двенадцатым — Исак (так в списке)Бабель). 5 февраля тройка ВКВС СССР в составе: диввоенюриста Алексеева, бригвоенюристов Климина и Детистова и секретаря, младшего военного юриста Мазура А.С постановила: «дело заслушать в закрытом судебном заседании, без участия обвинения и защиты и без вызова свидетелей». А через два дня той же тройкой он был приговорён к расстрелу с конфискацией имущества по обвинению в шпионаже и участии в контрреволюционной организации. На судебном заседании он заявил, что «виновным себя не признает, а показания на предварительном следствии отрицает, т.к. давал их в результате применения методов физического и морального воздействия». Он также указал, что «показаний его, якобы вербовщика - Крестинского, - даже нет в деле». На следующий день, 8 февраля, помощник начальника 1-го спецотдела НКВД СССР старший лейтенант государственной безопасности Калинин подписал справку о приведении приговора в исполнение. Место захоронения — Москва, Новое Донское кладбище.

Реабилитирован ВКВС СССР в 1956 году. В протоколе указывается, что руководивший следствием помощник начальника следственной части НКВД СССР Влодзимирский за фальсификацию дел был осуждён, а основной следователь по делу старший следователь следственной части НКВД СССР Матевосов уволен.

Дети

• Член-корреспондент Академии Наук [dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/57046 Владимир Константинович Антонов] (1927—1992)
• Отличник народного просвещения Марианна Константиновна Антонова (1937)

Память

• В 1968 году опубликованы письма близкого друга и подчинённого по комсомольской работе на Дальнем Востоке Виктора Кина к Константину Антонову.
• В 1978 именем Антонова названа улица в Пензе

Ссылки

• Антонов Константин Владимирович // РГАСПИ. Ф. М1. Оп. 18. Д. 186. Л. 3–7. 7 л.

• Списки, анкеты и делегатов 1-й Всероссийской конференции РКСМ // РГАСПИ. Ф. М37. Оп. 1. Д. 6. Л. 11–12.

• Списки, анкеты и мандаты делегатов 3-го Всероссийского съезда РКСМ // РГАСПИ. Ф. М6. Оп. 3. Д. 16. Л. 5 оборот, 14 оборот, 54-55.

• Списки, анкеты и мандаты делегатов 4-го Всероссийского съезда РКСМ // РГАСПИ. Ф. М6. Оп. 4. Д. 8. Л. 52, 52 оборот.

• Следственное дело №407 по обвинению Антонова Константина Владимировича // Центральный архив ФСБ России. Д. Р4648. 262 л.

Труды

• Антонов К.В.  Некоторые итоги конфликта на КВжд // Советское государство и революция права. : статья. — Москва: Изд-во Ком. Акад, 1930. — № 2. — С. 122-138.
• Антонов К.В. [io.udsu.ru/iias/web_new_search.processing_query?p_bk_id=70532 Суньятсенизм и китайская революция]. — М.: Изд-во Ком. Акад, 1931. — 135,1 с.
• Сборники документов по международной политике и международному праву: Разоружение. / Под ред. К.В. Антонова. — Москва: Изд. НКИД, 1932. — Вып. 1.
• Сборники документов по международной политике и международному праву: Европейский союз аграрные конференции и региональные соглашения. / Под ред. К.В. Антонова. — Москва: Изд. НКИД, 1932. — Вып. 2.
• Сборники документов по международной политике и международному праву: Японо-китайский конфликт. План Гувера и репарационная проблема. Деятельность Лиги Наций и др. / Под ред. К.В. Антонова. — Москва: Изд. НКИД, 1932. — Вып. 3.
• Сборники документов по международной политике и международному праву: Лозанские соглашения. Женевская конвенция по разоружению. Признание Маньчжоу-ГО и др.. / Под ред. К.В. Антонова. — Москва: Изд. НКИД, 1933. — Вып. 4.
• Антонов К.В.  К вопросу о международном праве // Советское государство : статья. — Москва, 1938. — № 4. — С. 62-73.

Литература

• Юрков И. В. [cyberleninka.ru/article/n/k-voprosu-ob-organizatsii-kommunisticheskogo-soyuza-molodezhi-v-penzenskoy-gubernii-v-1919-v-nachale-1920h-gg#ixzz3M5LWXfsz К вопросу об организации Коммунистического союза молодежи в Пензенской губернии в 1919 - в начале 1920-х гг.] // Известия ПГПУ им. В. Г. Белинского.. — 2010. — № 15(19). — С. 131-136.
• Юрков И. В. [cyberleninka.ru/article/n/komsomolskie-funktsionery-v-istorii-sssr-1920-h-godov-na-materialah-penzenskoy-gubernii Комсомольские функционеры в истории СССР 1920-х годов (на материалах Пензенской губернии)] // Известия ПГПУ им. В. Г. Белинского.. — 2011. — № 23. — С. 645-648.
• Бородин [vladnews.ru/1171/lichnost/lyudej-kotoryh-my-lyubili-nelzya-otnyat «Людей, которых мы любили, нельзя отнять…»] // «Владивосток» : газета. [old.vladnews.ru/magazin.php?id=14&idnews=4734&current_magazin=1171 Архивировано] из первоисточника 2002-24-05.
• Савин О.М. Дело производством прекращено: историко-документальные очерки.. — Пенза, 1992. — С. 54-59.
• Меринов Ю.Н. [webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:T1uPvGLd4REJ:www.sluzhuotechestvu.info/index.php/gazeta-sluzhu-otechestvu/2012/oktyabr-2012/item/37-%25D0%25B4%25D0%25B0%25D0%25BB%25D1%258C%25D0%25BD%25D0%25B5%25D0%25B2%25D0%25BE%25D1%2581%25D1%2582%25D0%25BE%25D1%2587%25D0%25BD%25D1%258B%25D0%25B9-%25D0%25BE%25D0%25BA%25D1%2582%25D1%258F%25D0%25B1%25D1%2580%25D1%258C.html+&cd=2&hl=ru&ct=clnk&gl=ru Дальневосточный октябрь] // Служу Отечеству : газета. — 2012. — № за октябрь.

См. также

• Виктор Кин. [old.rsl.ru/table.jsp?f=1016&t=3&v0=%D0%92%D0%B8%D0%BA%D1%82%D0%BE%D1%80+%D0%BA%D0%B8%D0%BD+%D0%BF%D0%BE+%D1%82%D1%83+%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%BD%D1%83&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&cc=a1&v=card&ce=4 По ту сторону]. — Москва: Молодая гвардия, 1968. — 336 с.
• Петров Н. В., Скоркин К. В. [www.memo.ru/history/NKVD/kto/biogr/index.htm Алфавитный указатель] // [www.memo.ru/history/NKVD/kto/index.htm Кто руководил НКВД. 1934–1941] / Под ред. Н.Г.Охотина и А.Б.Рогинского. — Москва, 1999.

Отрывок, характеризующий Антонов, Константин Владимирович

– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.