Арана, Сабино

Сабино Арана Гоири (баск. Arana ta Goiri’taŕ Sabin; 26 января 1865, Бильбао — 25 ноября 1903, Педерналес) — баскский политический деятель, националист, революционер, идеолог независимости Страны Басков от Испании. Сабино Арано часто называют «отцом басков», он также считается главным идеологом террористической организации ЭТА.

Биография

Сабино Арана Гойри родился в 1865 году в небольшом поселении Абандо в предместьях Бильбао. Он был восьмым и последним ребенком в семье. Отец Сабино — видный судовладелец дон Сантьяго де Арана и Ансотеги — был яростным приверженцем карлизма и одним из главных спонсоров военных формирований традиционалистов в годы Второй карлистской войны (1872—1876). Разгром карлистов обернулся для их семьи финансовой катастрофой и стал для отца психологическим и эмоциональным ударом, который он так и не смог перенести. Начиная с 1876 года, Сантьяго де Арана впал в глубокую депрессию, граничившую с психозом, и в 1883 году скончался.

В 1876 году Сабино поступил в иезуитский колледж-интернат в Ордунье и провёл там 5 лет. Мальчик никогда не отличался крепким здоровьем, и тяжёлое заболевание туберкулёзом в 1881 году чуть не стоило ему жизни. Важным событием его жизни стала беседа с братом-националистом Луисом, произошедшая в 1882 году, после которой Сабино решил посвятить себя изучению языка и истории своего народа.

После смерти отца в 1883 году семья Арана переехала в Барселону, чтобы Сабино смог получить университетское образование в более мягком средиземноморском климате. По настоянию матери он поступил на факультет права, философии и литературы. Однако он не имел желания делать карьеру в этой специальности, поэтому почти не посещал занятия и вместо этого продолжал изучать баскский язык и литературу. В 1888 году Сабино Арана издал первую часть своей «Элементарной грамматики бискайского эускера», которая так и не была завершена.

В 1888 году умерла его мать, Сабино окончательно забросил учёбу в университете и вернулся в Бискайю. В том же году он подал заявку на должность преподавателя эускера на кафедре баскского языка, только что созданную при Институте Бильбао. Но не прошёл конкурс.

К этому времени у Араны уже не оставалось сомнений, что карлизм и другие движения, направленные на сохранение традиционного уклада жизни, не служили истинным интересам басков. Единственное спасение традиционной значимости сельской знати, к которой принадлежала его семья, виделось Аране в создании независимого баскского государства, для чего требовался не только общий язык, но и историко-юридические аргументы, подтверждающие право басков на независимое существование. В 1892 году он опубликовал брошюру Бискайя в борьбе за независимость, способствовавшую сплочению вокруг него группы единомышленников.

Сабино Арана начал выпускать националистический журнал «Bizkaitarra», а в 1894 году создал культурное общество «Euskeldun Batzokija», поднее трансформировавшееся в Баскский Центр. На церемонии его открытия братья Сабино и Луис впервые представили публике баскский флаг икурринья.

Так как в баскских провинциях вплоть до конца XIX века отсутствовала единая письменная традиция, то Арана разработал новые принципы баскской орфографии и изложил их в «Лекциях по орфографии бискайского эускера» (1896). Помимо «Элементарной грамматики» и «Лекций по орфографии» из-под пера Араны вышли «Этимологический трактат баскских фамилий», книга для детского чтения и патриотический календарь, своего рода баскские святцы.

В эускера Сабино Арана видел, прежде всего, один из элементов баскской идентичности, поэтому его лингвистические идеи были сильно политизированы и направлены не на развитие языка как такового, а на утверждение уникальности басков и дальнейшее обособление их от испанцев. В соответствии с той ролью, которую он отводил языку, Арана был одержим лингвистическим пуризмом. Он считал необходимым исключить все заимствования из романских языков и заменить их баскскими неологизмами, изобретению которых он посвящал немало времени. Лингвистический пуризм Араны, граничивший с одержимостью, привёл к тому, что баскская филология превратилась в ещё одну разновидность национализма — лингвистическую.

Арана выступал за превосходство баскской расы, как самой древней и чистой расы Европы. При этом, в силу его радикализма и яростной враждебности Испании, этот расизм стал граничить с ксенофобией. В своих произведениях Арана проповедовал неприятие мигрантов и их потомков, рожденных на баскских землях, называя их человекоподобными существами (maketos) и приписывая им всевозможные пороки, которых, конечно же, были лишены чистокровные баски в силу своей принадлежности к более высокой расе.

Политический портрет Сабино Арана

С самого начала Арана зарекомендовал себя как авторитарный и бескомпромиссный лидер. Через год после основания общества Euskeldun Batzokija из 50 членов-основателей осталось лишь 20 — большая часть была исключена руководителем по идеологическим и дисциплинарным мотивам. Тем не менее, благодаря харизме Араны, его абсолютной убежденности в своей правоте в 1895 году общество насчитывало уже 120 членов.

Окончательное политическое оформление баскского националистического движения произошло 31 июля 1895 года, с учреждением Бискайского Провинциального Совета (Bizkai-Buru-Batzar), который стал зародышем Баскской Националистической Партии.

Обязательным условием для вступления в созданную Араной националистическую партию являлось обладание четырьмя баскскими фамилиями, что гарантировало бы «чистоту крови» кандидата как минимум в двух поколениях. Луис Арана, брат Сабино, прежде чем жениться на своей возлюбленной родом из Уэски, заставил её поменять свои фамилии — вместо Эгуэс Эрнандес она стала Эгуарас Эрнандорена. Сам же Сабино, по свидетельству биографов, расторг помолвку со своей невестой, не отвечавшей вышеупомянутому критерию, и в дальнейшем призывал товарищей по партии следовать его примеру.

В своей деятельности Сабино Арана отличался не только принципиальностью, но и крайней нетерпимостью. Это отражалось как в его идеологических установках, так и в отношении к оппонентам. Так, например, известному наваррскому фуэристу, выдающемуся баскологу Артуро Кампиону, он вообще отказывал в праве судить о баскских проблемах по той лишь причине, что его фамилия была испанского происхождения. Сабино был абсолютно уверен в своей правоте и совершенно невосприимчив к критике, считая, что выпады как в его адрес, так и в адрес его кумиров были обусловлены лишь личным субъективным отношением.

Основание Баскской националистической партии

Идеологический миф, разработанный Сабино Араной и оставленный в наследство Эускади, иногда определяют как антииспанство и антилиберализм. В своих выступлениях Арана называл басков «титульной нацией в своей отчизне». Современные испанские историки называют Арану «баскским Гитлером», однако Арана всегда был противником каких-либо этнических чисток против испанцев. Баскская националистическая партия родилась на свет 31 июля 1895 года, в день св. Игнатия де Лойолы, основателя Общества Иисуса, именуемого «иезуитским орденом». Структура и методы Товарищества настолько поразили воображение Сабино Араны, что свою партию он основывал втайне. Во главе БНП стоял совет избранных Bizkai-Bure-Batzar (Бискайское провинциальное собрание) из семи членов, главой был лично Арана.

Сабино Арана на съезде Баскской националистической партии:

«Испанец еще ходил со сгорбленной спиной и на полусогнутых ногах, когда бискаец (житель провинции Бискайя) уже обладал элегантной походкой и благородными чертами лица. Бискаец — статен и мужественнен; испанец же либо вообще не знает, что такое стать, либо женственен в своей внешности. Бискаец энергичен и подвижен; испанец — ленив и неуклюж. Бискаец умен и способен во всех сферах деятельности; испанец глуп и тугодумен. Бискаец по натуре своей предприниматель; испанец же ничего не предпринимает и ничего не стоит. Бискаец рожден для того, чтоб быть сеньором, а не слугой; испанец же рожден лишь для того, чтобы быть вассалом или сервом».

Отношение различных слоев населения и последние годы жизни Сабино Арана

В то время как противники Араны обвиняли его в невысокой образованности, болезненной религиозности и экзальтированном патриотизме, в баскских националистических семьях был создан целый культ Сабино со своей иконографией и житийной литературой. В домах висели портреты «Учителя», а непременным элементом любой библиотеки была биография, написанная Сеферино Хемейном или Педро Басальдуа. Эта традиция продолжалась и во франкистскую эпоху запретов и гонений. Так, например, испанский поэт Йон Хуаристи вспоминает: «Детство и отрочество басков моего поколения, особенно из националистических семей, было наполнено подпольным культом памяти отца-основателя Сабино».

Политическая деятельность Араны, несмотря первоначально ограниченные масштабы, не без основания рассматривались центральными властями как опасные. Поэтому аресты и тюремные заключения, судебные процессы и запреты организаций и периодических изданий, создаваемых Араной, следовали одни за другими. Тем не менее, партия постепенно росла, и в 1898 году Сабино Арана был впервые избран в качестве депутата в местные органы власти, а в 1899 году в результате муниципальных выборов пятеро националистов вошли в состав городского совета Бильбао, пятеро — в Бермео, ещё несколько было избрано в Мундаке и Артеаге.

В мае 1902 года Сабино Арана в очередной раз попадает на полгода в тюрьму. Поводом к приговору послужила перехваченная поздравительная телеграмма, которая была написана Араной и предназначалась американскому президенту Рузвельту, в которой он поздравляет США с победой над Испанией в кубинской войне.

Это заключение подкосило и без того слабое здоровье Араны. У него быстро прогрессировала болезнь Аддисона. В сентябре 1903 года Сабино Арана по причине болезни ушёл с руководящих постов в партии, назначив в качестве своего преемника Анхеля де Сабала, а в ноябре 1903 года он скончался на тридцать восьмом году жизни.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Сабино Арана
• [gernika.ru/euskal-herria/7-euskal-herria/179-sabino-arana-goiri-bizitza-heriotza-eta-heriotzaren-osteko-bizitza Самсонкина Е. Сабино Арана Гойри (1865—1903): жизнь, смерть и жизнь после смерти // Герника: журнал о баскской культуре. 2009. № 8] (баск.) (рус.)
• [www.sabinoarana.org Официальный сайт] «Фонд Сабино Араны»
• [www.sabinetxea.org Сайт «Sabin extea»]

Отрывок, характеризующий Арана, Сабино

– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и стали играть в басу трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях. Люди стали махать руками, и в руках у них было что то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что то металлическое, и все стали на колена и запели молитву. Несколько раз все эти действия прерывались восторженными криками зрителей.