Аронсон, Шломо

Аронсон Шломо
ивр. ‏שלמה הכהן אהרונסון‏‎
Дата рождения:	1863(1863)
Место рождения:	Круча,Могилёвская губерния,Российская империя ныне Круглянский район,Могилёвская область
Дата смерти:	1935(1935)
Место смерти:	Тель-Авив

Аронсон Шломо ( 1863, Круча, Могилёвской губернии — 1935, Тель-Авив) — раввин, деятель сионистского движения. Активный участник движения «Ховевей Цион». Главный ашкеназийский раввин Тель-Авива (1923-1935). Отец известного художника Б.Аронсона. Двоюродный брат З. Анохи.

Биография

Родился в семье местного раввина – Якова Аронсона. Изучал Тору в Талмуд-торе. В возрасте 15 лет начал преподавать Талмуд в иешиве Лиды, где отец возглавлял местную Рош-иешиву. В 1887 был назначен раввин Глухова, а в 1897 — Нежина. В период с 1906 по 1921 – раввин Киева. Был консультантом со стороны защиты на процессе М.М.Бейлиса. Во время Первой мировой войны посвятил себя помощи еврейским из Галиция. В 1917 возглавлял созданную по его инициативе религиозную партию «Ахдут Исраэль».
В связи с преследованиями коммунистов бежал в 1921 в Германию, где был назначен раввином общины выходцев из России. В 1923 эмигрировал в Эрец-Исраэль. В период с 1923 по 1935 был главным раввином Тель-Авива.

Ссылки

• [www.rujen.ru/index.php/АРОНСОН_Шломо Аронсон, Шломо] — статья из Российской еврейской энциклопедии
• [www.eleven.co.il/article/10296 Аронсон Шломо] — статья из Электронной еврейской энциклопедии

Отрывок, характеризующий Аронсон, Шломо

После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.