Арсеньев, Константин Константинович

Константин Константинович Арсеньев

Константи́н Константи́нович Арсе́ньев (24 января (5 февраля) 1837 — 22 марта 1919, Петроград) — русский писатель, общественный и земский деятель, адвокат. Почётный академик по разряду изящной словесности Санкт-Петербургской АН (1900).

Биография

Сын статистика, историка и географа К. И. Арсеньева.

В 1849 году поступил в Училище правоведения, по окончании курса в 1855 году определился на службу в министерство юстиции. Литературную деятельность Арсеньев начал историческими статьями, печатавшимися в «Русском вестнике» 1858—1861 годах. В 1859—1860 годах состоял помощником редактора основанного тогда «Журнала министерства юстиции», но это было более служебное поручение, чем литературная работа. Всецело Арсеньев посвятил себя литературной деятельности с 1862 года, когда сделался постоянным сотрудником «Отечественных записок», в которых поместил ряд статей об английской конституции и одно время заведовал иностранным обозрением. В конце этого же года принял на себя ведение «Иностранной политики» в «СПб. вед.» В. Ф. Корша, для чего оставил государственную службу.

В 1864 году Арсеньев уехал на год за границу, отчасти для лечения, отчасти для усовершенствования в науках, и в течение двух семестров слушал в Боннском университете лекции истории, философии и политической экономии. Вернувшись в Петербург ко времени введения в действие судебных уставов, Арсеньев в 1866 году поступил в число присяжных поверенных; здесь он сразу занял видное место как оратор и юрист и выбран сначала членом, а в 1867 году — председателем совета присяжных поверенных округа СПб. судебной палаты. В этом звании Арсеньев состоял почти все время своей адвокатской деятельности. К этому же времени относятся три отдельно изданные книги его, практического характера: «Предание суду и дальнейший ход уголовного дела до начала судебного следствия» (СПб., 1870); «Судебное следствие» (СПб., 1871) и «Заметки о русской адвокатуре» (СПб., 1875). Последнее сочинение посвящено обзору дисциплинарной деятельности совета присяжных поверенных округа СПб. судебной палаты и разбирает вопросы адвокатской этики, касающиеся как способов ведения дел, так и выбора их; в мире русской адвокатуры оно пользуется большим авторитетом. В 1874 году Арсеньев оставил адвокатуру и поступил на службу товарищем обер-прокурора гражданского кассационного департамента Сената; должность эту занимал шесть лет, потом был членом консультации при министерстве юстиции.

В 1880—1881 годах Арсеньев состоял старшим чиновником при сенаторе И. И. Шамшине во время ревизии последним Саратовской и Самарской губерний, причем в его обязанности входило изучение преимущественно начальной школы и земских учреждений. Окончив свою долю работ по ревизии, Арсеньев в апреле 1882 года вторично вышел в отставку в чине действительного статского советника и посвятил себя исключительно литературному труду. И состоя на службе, Арсеньев не переставал самым деятельным образом сотрудничать в «Вестнике Европы», в котором участвовал с самого основания его в 1866 году. Здесь он поместил ряд статей по вопросам общественно-политическим и историческим и впервые выступил в роли литературного критика. С 1 марта 1880 года Арсеньев принял на себя ведение внутреннего обозрения и общественной хроники «Вестника Европы». Помимо того, в последние 6 лет Арсеньев написал целый ряд критических этюдов о Щедрине, Глебе Успенском, Достоевском, Аполлоне Майкове, о молодых беллетристах, поэтах и др. Большая часть этих статей вошла в отдельно изданную им книгу «Критические этюды по русской литературе» (СПб., 1888). Следует отметить ещё доклады, представленные Арсеньевым в СПб. юридическое общество по вопросу о реформе местного управления («Вестн. Европы», 1886 г., № 12, 1887 г., № 2 и 4). С 1867 года Арсеньев неоднократно был выбираем в члены комитета Литературного фонда, а в 1880-х годах несколько лет состоял председателем его. С 1880 года много раз выбираем был в уездные и губернские гласные, почётные мировые судьи и другие должности земского самоуправления Петербургской губернии.

С осени 1891 года редактировал, вместе с Ф. Ф. Петрушевским, Словарь ЭСБЕ. В 1900 году избран почётным членом Юридического общества при Санкт-Петербургском университете, в 1900 году — почётным академиком по разряду изящной словесности Императорской академии наук, в 1903 году — почётным членом Вольного Экономического общества. В 1903 году опубликовал книгу «Законодательство о печати», в 1904 году — «Свобода совести и веротерпимость». В 1906—1907 — один из руководителей Партии демократических реформ. Принимал участие в полемике вокруг сборника «Вехи».

К. К. Арсеньев умер 22 марта 1919 года в Петрограде.

Библиография

• Предание суду и дальнейший ход уголовного дела до начала судебного следствия. СПб., 1870.
• Судебное следствие. Сборник практических заметок. СПб., 1871.
• Заметки о русской адвокатуре. СПб., 1875.
• Критические этюды по русской литературе. СПб., 1888.Т. Т.1-2.
• Законодательство о печати. СПб., 1903.
• Свобода слова и веротерпимости. Сборник статей. СПб., 1904.
• За четверть века. Сборник статей. Пг.,1915.

Литература

• Философы России XIX—XX столетий. Биографии, идеи, труды. Издание 2. М.,1995.-С.34.

Ссылки

• [www.archive.org/search.php?query=creator%3A%22Arsen%27ev%2C+Konstantin+Konstantinovich%2C+1837-1919%22 Arsen’ev, Konstantin Konstantinovich, 1837—1919] — книги К. Арсеньева в Архиве Интернета

Отрывок, характеризующий Арсеньев, Константин Константинович

– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?