Багазий, Владимир Пантелеймонович
| Владимир Пантелеймонович Багазий | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
после июня 1942 г.[1] |
Влади́мир Пантеле́ймонович Багази́й (1902 г., с. Рябиевка, Хмельниччина — после июня 1942 г.[1]) — украинский политик. В годы Великой Отечественной войны сотрудничал с нацистами, был бургомистром Киева (ноябрь 1941 — февраль 1942).
Биография
Был преподавателем в еврейской школе, с 1939 года — аспирант Киевского научно-исследовательского института педагогики (при оккупации называл себя «профессором»). Карьере Багазия повредило то, что его брат в своё время эмигрировал в США.
После прихода немцев в Киев в конце сентября 1941 года на собрании по обсуждению кандидатур на должность городского головы Киева объявил себя руководителем «подпольной ячейки ОУН», что вызвало подозрения представителей Походных групп ОУН, организовавших собрание. Однако Багазию удалось получить должность всего лишь заместителя первого киевского оккупационного бургомистра А. Оглоблина, с которым был знаком по пединституту. Затем, после добровольной отставки последнего, 29 октября 1941 назначен бургомистром. Несмотря на вышеупомянутый инцидент, в течение короткого времени наладил отношения с киевскими активистами ОУН (фракция Мельника) и активно поддержал их деятельность.
Сведения о том, что Багазий с охраной лично присутствовал при расстрелах в Бабьем Яру считаются недостоверными[2].
При нём был создан ряд департаментов городской управы, Украинский Красный Крест (глава — Ф. Богатырчук), функционировал Украинский Национальный Совет как орган представительства интересов украинцев перед оккупационной властью, фактически запрещён уже 17 ноября 1941 года[3]. Инициировал издание ряда украинских газет — «Украинское слово», «Литавры». Активно продвигал кадры ОУН на руководящие должности в городской управе. 1 декабря 1941, вместе с рядом других деятелей ОУН, основал акционерное общество «Украинское издательство»[4], цель которого состояла в издании национально ориентированной литературы.
Словесный портрет Багазия оставил украинский публицист и писатель У. Самчук:
«Бывший советский народный учитель. Высокого роста, худой, слегка наклонён вперёд, прямой с небольшой горбинкой нос, звучный, открытый и решительный голос, небрежные энергичные движения. Учитель. У нас все учителя… Господин Б. — необычный учитель. Учителем он был лишь потому, что так получилось. Его назначение — в политике, в правительстве, в администрации. Он горит другими огнями, чем обычный учитель. … Взгляд его на эмигрантов, которые вернулись: ну… все они хорошие люди, но, в основном, скорее фантасты, чем практики. Необходима инициатива, необходим конкретный и чисто практический подход ко всем делам»[5].
19 февраля 1942 года отстранён от должности (новым бургомистром стал его заместитель Л. И. Форостовский). Казнён вместе с 19-летним старшим сыном Игорем в Бабьем Яру по обвинению в саботаже. Точная дата смерти неизвестна; семья продолжала носить передачи в тюрьму ещё в июне 1942 г. Официальное обвинение гласило:
«Во время немецкой оккупации он [В. Багазий — автор] поддерживал связи с подпольной коммунистической партией, которой он предоставлял финансовую помощь продовольствием и поставкой материалов… Городское управление Киева под его руководством стало оплотом украинского шовинизма. Компетентные члены нелегальной организации Бандеры сидели во всех отделах городского управления. В районных управлениях были выпущены нелегальные листовки против немцев. Багазий выдал большое количество свидетельств для освобождения от работы в Рейхе и выписал пропуска для выезда из г. Киева. Западноукраинских эмигрантов он доставил в Киев и с помощью организации Красного Креста, которую он основал подпольно, отправил в Харьков, Ровно, Винницу, Житомир, Каменец-Подольский, Проскуров, Кременчуг и т. д. Авторитетные сотрудники городского управления Киева были тайно приведены им к присяге Мельнику.[6]
Кроме того, Багазий способствовал также стремлениям украинцев к государственной независимости…»
У причин этого события существует несколько версий. Среди украинской эмиграции наиболее популярна версия о том, что Багазий, как и многие другие его «подельники» (И. Рогач, О. Телига и другие, практически все — члены ОУН), были казнены за слишком активную национальную политику. Действительно, рейхскомиссар Украины Эрих Кох был совершенно не заинтересован в подъёме украинского национального самосознания, считал украинцев «недочеловеками» и стимулировал украинский национализм лишь в рамках имперской политики А. Розенберга: подчёркивать малейшие различия между нациями для использования противоречий между ними. При такой политике Багазий вёл себя слишком самоуверенно: так, на пресс-конференции Украинского национального совета в присутствии итальянских, японских, венгерских журналистов он и глава совета Величковский объявили о восстановлении на Украине независимости и конституции УНР 1918 года, а также о том, что считают своим вождём Андрея Мельника[7].
Однако рассматривается и вторая версия, которая не исключает первую. В конце 1941 — начале 1942 годов партизаны уничтожили в Киеве целый ряд важных объектов, существенно дезорганизовав хозяйство города. Городская управа не смогла быстро справиться с наступившим хаосом, и воспользовавшись этим, советские агенты в городской управе подбросили немцам материалы, обвиняющие Багазия в сотрудничестве с подпольем[8].
Жена Маргарита Гаскевич умерла вскоре после войны (1947). Младший сын, Владимир, стал моряком торгового флота, ещё жив по состоянию на 2012 г.[1]
Напишите отзыв о статье "Багазий, Владимир Пантелеймонович"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [archive.is/20130702104836/kmoun.info/news/view/612.html Володимир Багазій і Київ 1941—1942 років.]
- ↑ Государственный архив СБУ, ф. 5, дело. 43 555, лист 49, цитируется по: www.kby.kiev.ua/book1/articles/art29.html
- ↑ [exlibris.org.ua/buk/r02.html Буковинський Курінь. — [2] Буковинський Курінь: 1941 рік]
- ↑ [web.archive.org/web/20061005045203/www.ukrslovo.kiev.ua/work/archive/2006/04/23.html Слово, звернене до українців]
- ↑ [journlib.univ.kiev.ua/index.php?act=article&article=1333 Електронна бібліотека Інституту журналістики]
- ↑ Косик В. Україна в Другій світовій війні у документах: Збірник німецьких архівних матеріалів. — Т. 3. — Львів, 1999. — С. 11. Цитируется по: www.kby.kiev.ua/book1/articles/art29.html
- ↑ [www.chas.cv.ua/37-03/oun.html Українська газета «ЧАС» — Історія]
- ↑ [nashavira.ukrlife.org/11_2001.html газета «Наша Віра», листопад, 2001]
Ссылки
- archive.is/20130702104836/kmoun.info/news/view/612.html
- www.uamoderna.com/images/archiv/13/5_UM_13_Doslidzennia_Kurylo.pdf
Отрывок, характеризующий Багазий, Владимир Пантелеймонович
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.
Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
