Самчук, Улас Алексеевич

Ула́с Алексе́евич Самчу́к (укр. Самчук Улас Олексійович; 20 февраля 1905, с. Дермань, Волынь, сейчас Здолбуновский район, Ровненская область, Украина — 9 июля 1987, Торонто, Канада) — украинский прозаик, журналист и публицист. Творчество Самчука было широко известно в украинской диаспоре, однако лишь в начале нового тысячелетия стало возвращаться в Украину.

Биография

Родился в семье зажиточных крестьян. В 1913 семья переехала в с. Тилявку, однако сохранила связь с тем селом, где они проживали раньше. В 1917—1920 гг. Самчук обучался в 4-классной высше-начальной школе при Дерманской Св. Феодоровской учительской семинари. В 1921—1925 годах — в Кременецкой украинской смешанной частной гимназии им. Ивана Стешенко.

По окончании гражданской войны большая часть Волыни вошла в состав Польши. Не успев окончить гимназии, в 1925 Самчук был призван в Войско Польское. Служил в гарнизоне г. Тарнова. 23 августа 1927 г. дезертировал и бежал в Германию. Там работал в г. Бойтен батраком у местного жителя, развозил железные заготовки. С 1927 г. обучался в университете г. Бреслау (сейчас — Вроцлав). У него сложились дружеские отношения с немцем Германом Блюме, который спонсировал его обучение, а его мать обучила его немецкому языку. Позднее Самчук встретил Блюме уже после начала войны — Блюме руководил гражданской полицией рейхскомиссариата Украина, и по его ходатайству в 1942 г. Самчук был освобождён из-под ареста.

С 1925 Самчук начал печатать свои рассказы в журнале «Духовна Бесіда» в Варшаве, позднее — в журнале «Літературно-науковий вісник» и др. Рассказы были изданы отдельным сборником «Віднайдений рай» (Вновь обретённый рай) в 1936 г.

В 1929 г. переезжает в Чехословакию, обучается в Украинском свободном университете в Праге. И хоть ему так и не удалось окончить ни один из вузов, в которых он учился, но, тем не менее, Самчук занимался самообразованием, самостоятельно овладел немецким, польским, чешским, русским, в меньшей степени французским языками.

В Чехословакии он жил с 1929 по 1941 г. В это время Прага была одним из центров украинской культурной жизни. Здесь он познакомился с видными культурными деятелями, которые в той или иной мере симпатизировали ОУН или даже входили в её состав — среди них писатель Александр Олесь, его сын — видный деятель ОУН Олег Ольжич), Спиридон Черкасенко, Олекса Стефанович, Степан Смаль-Стоцкий, Дмитрий Дорошенко и др. Самчук входил в состав украинского Студенческого академического общества, а когда в 1937 г. по инициативе Е. Коновальца в Праге была создана культурная референтура Правления ОУН, её возглавил друг Самчука — Олег Ольжич, а сам Самчук возглавил Секцию деятелей искусства, писателей и журналистов.

В 1941 г. в составе одной из Походных групп ОУН (сторонников А. Мельника) Самчук прибыл в Ровно, которое стало административным центром созданного немцами Рейхскомиссариата Украина. Был главным редактором оккупационной газеты «Волинь» до начала 1944 г. Публикации Самчука отличались политической ориентацией на нацистскую Германию, как единственного союзника Украины. А сам автор в своих публикациях указывал на то, что «главным врагом украинского народа есть московско-жидовский большевизм».

Улас Самчук с энтузиазмом поддержал уничтожение киевских евреев в Бабьем Яре. В газете "Волинь" за 5.10.1941 Самчук писал:

« 29 сентября в Киеве был великий день. Немецкая власть, идя навстречу пылким пожеланиям украинцев, приказала всем евреям, которых в Киеве еще осталось около 150.000, покинуть столицу. Каждый час приносит все более нормальную жизнь в городе. Освобожденный от восточных варваров Киев — начинает дышать на полную грудь, начинает жить новой жизнью. »

После публикации излишне эмоциональной статьи — Так було — так буде // Волинь. — 1942. — ч.23. — 22 марта 1942, расцененной СД как антинемецкой, он был арестован, но вскоре по многочисленным ходатайствам был освобожден. После освобождения работал репортером в агентстве «Deutsches Nachrichtendienst» (Немецкая служба новостей).

Самчук имел довольно широкий круг знакомств в оккупационной администрации, совершил ряд поездок по всей территории оккупированной Украины, впечатления от которых он описал в своих публикациях. Многие из его впечатлений времён оккупации описаны в романах «Чего не излечит огонь» и «ОСТ».

В 1944-48 жил в Германии, был одним из основателей и председателем литературной организации МУР. В 1948 переехал в Канаду, основал издательство «Слово» (1954).

Литературное творчество

Первый рассказ «На старих стежках» (На старых тропинках) Самчук опубликовал в 1926 г. в варшавском журнале «Наша бесіда», а с 1929 г. постоянно сотрудничал с журналами «Літературно-науковий вісник», «Дзвони» (Львов), «Самостійна думка» (Черновцы), «Розбудова нації» (Берлин), «Сурма».

Наиболее известное из его произведений — трилогия «Волинь» (I—III, 1932—1937), где выведен собирательный образ молодого украинца конца 1920-х — начала 1930-х гг. в поиске национальной самоидентификации. Идеи романа продолжены в повести «Кулак» (1932).

В романе «Марія» (1934) писатель обращается к теме массового голода на украинских землях в 1932—1933 гг., в романе «Гори говорять» (1934) — борьба гуцулов против венгерских захватчиков на Закарпатье.

В послевоенные годы пишет сюжетное продолжение романа «Волинь» — роман-хронику «Юність Василя Шеремети» (I-II, 1946-47). В неоконченной трилогии «Ост» («Морозів хутір» (1948), «Темнота» (1957)) изображены украинцы в период оккупации и в послевоенный советский период. Роман «Чого не гоїть вогонь» (1959) посвящён борьбе УПА, роман «На твердій землі» (1967) — жизни украинских эмигрантов в Канаде.

Автор воспоминаний о второй мировой войне — «П’ять по дванадцятій» (1954), «На білому коні» (1956).

Сочинения

• Волинь (1932—1937)
• Кулак (1932)
• Гори говорять (1934)
• Марія (1934)
• Юність Василя Шеремети (1946—1947)
• Морозів хутір (1948)
• Темнота (1957)
• Втеча від себе
• Нарід чи чернь?
• П’ять по дванадцятій (1954)
• На білому коні (1956)
• На коні вороному
• Чого не гоїть огонь (1959) — Чего не излечит огонь
• Куди тече та річка? — Куда течёт та речка?
• На твердій землі (1967)
• Планета Ді-Пі — Планета Ди-Пи (роман о «перемещённых лицах»)

Ссылки

• [www.uosa.uar.net/php/samchyk/n1.htm Сайт пам’яті Уласа Самчука]
• [www.bank.gov.ua/Bank_mn/YUV_M/Coins/Vydatni_diachi/Samchuk.htm Юбилейная монета «Улас Самчук»]
• [www.zerkalo-nedeli.com/nn/show/534/49260/ П. Кралюк. Летописец украинского простора]
• [www.lib.ru/SU/UKRAINA/SAMCHUK/ Сочинения У. Самчука — на укр. яз.]
• [journlib.univ.kiev.ua/index.php?act=article&article=1333 Р. В. Радчик Публіцистика Уласа Самчука в контексті українського державотворення]

Отрывок, характеризующий Самчук, Улас Алексеевич

– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.