Лончар, Беба

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Беба Лончар»)
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Лончар.
Беба Лончар

Десанка «Беба» Лончар (род. 28 апреля 1943, Белград) — сербско-итальянская киноактриса. Снялась в 52 фильмах в период между 1960 и 1982 годами. Известна ролями в кино 1960—1970-х годов. Впервые добилась «звёздного» статуса в родной Югославии, затем переехала в Италию, где также достигла немалого успеха.





Ранние годы

Десанка Лончар выросла в белградском районе Дорчол, с ранних лет принимала участие в представлениях. В конце 1950-х годов получила опыт работы «на камеру» выступая в детских и молодежных программах на недавно начавшем работу телевидении Белграда. Обучалась актёрскому мастерству под руководством режиссёра Софии Йованович, благодаря которой и состоялся кинодебют Лончар — эпизодическая, не попавшая в титры роль в картине 1960-го года Diližansa snova.

Карьера

Дебют

Прорыв в кинокарьере Бебы Лончар состоялся, когда снялась вместе с парой других актёров-дебютантов, Борисом Дворником и Душицей Жегарац в антивоенной драме Франца Стиглица Девятый круг. Эта история еврейской семьи из Любляны времён Холокоста со временем получила большое признание критики.

Ещё до премьеры Девятого круга 16-летняя Лончар исполнила свою первую главную роль — красивой молодой девушки Сони Илич, в молодёжной комедии Любовь и мода.

Начало карьеры в Югославии

Девятый круг, премьера которого состоялась в конце апреля 1960 года, собрал хорошие отзывы. Хотя главная роль Руфь Алкалай досталась другой начинающей актрисе — Душице Жегарац — работа Десанки Лонча над образом Магды также была встречена очень тепло. Фильм был отобран для конкурса на Каннский кинофестиваль 1960 года, куда обе актрисы ещё даже не закончившие школу, отправились в мае, и где впервые вкусили блеска и гламура.[1] Через несколько месяцев, в августе, фильм получил «Большую Золотую Арену за лучший фильм» на Кинофестивале в Пуле; и к тому же был представлен от Югославии на Оскар в номинации Лучший фильм на иностранном языке.

Вышедшая на экраны той же осенью картина Любовь и мода произвела сенсацию, подобно которой Югославия ещё не знала. Дерзкая история, подкреплённая поп-саундтреком стала коммерческим хитом. Красота и обаяние Десанки Лончар, привносящие, наряду с Душаном Буладжичем, а также с признанными звёздами югославского кино Миодраг Петровичем-Чкальей и Мией Алексичем, свежую струю в комедийный жанр, произвели неизгладимое впечатление на широкую аудиторию, проложили путь её карьере в кино.

Всего с двумя фильмами в послужном списке, к концу 1960-го года 17-летняя Десанка Лончар обрела статус национальной знаменитости. Вскоре она получила приглашение на главную женской роль режиссёра-дебютанта Александра Петровича, в его романтическую драму Двое — наряду с Михой Балохом и Милошем Жутичем. За роль загадочно-кокетливой столичной девушки Йованы Жрнич, она в очередной раз получила массу положительных отзывов в прессе. Фильм вышел в конце июля 1961 года, а в следующем году был отобран в конкурсную программу в Канны. И хотя фестивального успеха Девятого круга эта картина не повторила, фильм Двое получил очень хорошие отзывы за новаторский подход, за долгожданный глоток свежего воздуха в югославском кино, которое до этого момента в основном производило жанровые ленты с очень конкретной и жёсткой структурой и выверенным нарративом. Фильм Двое знаменует собой первое появление Лончар на экране под прозвищем Беба, вместо настоящего имени Десанка, практика, которая будет продолжена до конца карьеры Лончар.

Уже полноправная кинозвезда Югославии и всенародный секс-символ, Лончар начала получать роли в иностранных картинах, снятых в Югославии. Первым опытом такого рода стало приглашение от Франца Антеля на второплановую роль Афры в австрийскую ленту …und ewig knallen die Räuber. Затем последовали несколько югославских проектов, в которых у Лочар были заметные роли, такие как комедия Софии Йованович Доктор (1962), в основе которой одноимённая книга Бранислава Нушича, и лента Земляки (1963) Здравко Рандича. Кроме того, Беба Лончар взялась за второстепенную роль в британском приключенческом экшене Джека Кардиффа Корабли викингов (1963). Фильм был полностью снят в Югославии, а партнёрами Лончар стали Ричард Видмарк, Сидни Пуатье, Расс Тэмблин и Розанна Скьяффионо. Позднее актриса признавалась, что роль Герды была ей предложена, поскольку утверждённая исполнительница в последний момент вышла из проекта. Кардифф был вынужден в срочном порядке просмотреть множество местных претенденток и остановил свой выбор на Лончар, чьи физические данные, по его представлениям, позволяли ей сыграть женщину-викинга.

Другой иностранной картиной, так же снятой на территории Югославии, в которой оказалась занята Беба Лончар, стал англоязычный фильм германского производства: вестерн-мюзикл Шерифом была дама, поставленный Соби Мартином, с молодой актрисой в главной женской роли. Партнёром Лончар стал австрийский поющий актёр Фредди Куинн. В перерывах между съёмками, Лочар успела поработать с Миленой Дравич (молодой белградской актрисой, чья карьера напоминала её собственную), Любишей Самарджичем, Борисом Дворником и Мики Миковичем в романтической летней молодёжной комедии Волшебное лето, о мальчиках с Далматинского побережья, соблазняющих девочек-туристок.

Итальянский период

В 1964 году в карьере Бебы Лочнар начался новый, итальянский, период. Она получила роль в новелле Мауро Болоньини для альманаха в Женщина — это нечто прекрасное. Уже к 21 году она переехала в Рим и продолжила сниматься в итальянском кино.

1965 год стал самым плодотворным в её карьере — она появилась в шести фильмах. В начале весны состоялась премьера комедии Карло Лиццани Селестина, в которой у Лончар была значительная роль, затем последовал эпизод в знаменитой комедии Жерара Ури Разиня, с Луи де Фюнесом и Бурвилем, и работа побольше в комедии Стено Letti sbagliati. В конце лета Бебе Лончар вновь на экране: она играет одну из пассий Марчелло Мастроянни в комедии Марио Моничелли Казанова 70, а затем они с Даниэлой Бьянки воплощают тандем соблазнительниц двух женатых друзей, в исполнении Витторио Гассмана и Адольфо Чели, в приключенческой комедии Лучиано Сальче Слалом. Этот напряженный год Бебе Лончар завершила работой в фильме Массимо Франчиозе Лентяй.

Первые киноработы Бебы Лочнар в Италии задали направление, по которому она, в основном, и продолжила движение в своей карьере, поскольку и режиссёры этой страны, и продюсеры всего мира видели её в ролях экзотической и таинственной прелестницы, как нельзя лучше подходящих для комедий по-итальянски.

Избранная фильмография

Личная жизнь

Лончар был замужем за хорватского бизнесменом и светским львом Йосипом «Диканом» Радельяком. Они познакомились в Сплите, в 1970-х. В 1982 году у них родился сын Лео. После родов, в возрасте 39 лет Беба Лончар решила закончить карьеру в кино. В конце 1980-х супруги расстались, поскольку Радельяк увлёкся более молодой актрисой Эной Бегович. После изматывающего судебного процесса, их развод был завершен только к 1994 году, и Радельяк полученил опеку над их единственным сыном.

Летом 2000 года, Лончар стала жить с сербский лыжником Стеваном Маринковичем Кничанином, за которого вскоре вышла замуж. В конце 2000 года, она переехала из Рима в родной Белград, где поживает до сих пор. Несмотря на разрыв с кино тридцатилетней давности, Лончар по-прежнему очень популярна в Сербии и других республиках бывшей Югославии. При этом, она ведет очень спокойный, неброский образ жизни и редко дает интервью. Последнее на данный момент относится к июню 2010 года, когда фильму Любовь и мода исполнилось 50 лет.

Напишите отзыв о статье "Лончар, Беба"

Примечания

  1. ↑ [yugopapir.blogspot.ca/2013/01/yu-heroina-beba-loncar-na-ceni-je.html YU heroina, Beba Lončar: Na ceni je elegancija, a ne ekstravagancija!];Mini džuboks, late 1968

Ссылки

  • [www.rottentomatoes.com/celebrity/beba_loncar Лончар, Беба] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes
  • [www.allmovie.com/movie/v43049 Лончар, Беба] (англ.) на сайте allmovie

Отрывок, характеризующий Лончар, Беба

– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Лончар,_Беба&oldid=79605768»