Безверхий, Виктор Николаевич

Виктор Безверхий (псевдоним Остромысл; 1930 — 2000) — один из первых идеологов русского неоязычества, основавший в 1986 «Общество волхвов», руководитель общества Союз Венедов.

Окончил Высшее военно-морское училище имени Фрунзе.

В 1967 защитил диссертацию по марксистско-ленинистской философии, затем преподавал марксизм-ленинизм в ЛГУ и ряде других учебных заведений. Одновременно организовывал встречи, на которых убеждал, что общество должно избавиться от «дефективного потомства» от смешанных браков («жидов, цыган и мулатов»). Также он заявлял, что в результате победы фашизма арийские народы должны будут объединиться, остальные расы «будут поставлены на место», а мулаты истреблены ввиду бесполезности.

В декабре 1988 г. получил предупреждение от КГБ о недопустимости распространения фашизма и организации боевых групп по типу штурмовых отрядов.

В 1992 предстал перед судом за издание книги Mein Kampf по подозрению в разжигании межнациональной розни, однако дело было прекращено в связи с отсутствием состава преступления.

Учение В. Н. Безверхого было изложено им в серии статей в журнале Союза венедов «Родные просторы» за 1993 г. В его центре «ведическое мировоззрение», то есть «система взглядов на мир, представление о природе, которую человек непрерывно познает, и об обществе как о справедливом устройстве отношений людей в процессе их жизнедеятельности». Принципы «ведической концепции» сформулированы так:

1. Почитать и сохранять Природу, жить в соответствии с её требованиями, познавать законы её саморазвития, приумножать научное ведание. Решительно отвергать всякую религию, всякую веру в сверхприродное.
2. Сохранять генофонд, соблюдать чистоту крови. Решительно отвергать любые концепции интернационализма.
3. Бороться за социальную справедливость в человеческом обществе полноценных тружеников и необходимых материальных и духовных благ, за справедливое руководство всеми народами мира (на основе накопленного исторического опыта).
4. Решительно отвергать лживые концепции о равенстве всех людей, о неизбежности борьбы классов в пределах единокровного народа, о праве на господство одних народов над другими (христианство, маркс-ленинизм, национализм)

Безверхий мечтал о возрождении Золотого Века человечества, который ассоциировался у него с таинственным, загадочным образом дохристианской Руси, где важную роль играл культ предков, культ собственного рода.

Литература

• Прокофьев А., Филатов С. Б., Коскелло А. Славянское и скандинавское язычества. Викканство // Современная религиозная жизнь России. Опыт систематического описания / Отв. ред. М. Бурдо, С. Б. Филатов. — М.: Университетская книга, Логос, 2006. — Т. IV. — С. 320—333. — 155-207 с. — 2000 экз. — ISBN 5-98704-057-4.

Отрывок, характеризующий Безверхий, Виктор Николаевич

– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.