Березиль

«Березиль» (укр. «Березіль») — украинский театр-студия, основанный в 1922 году в Киеве, с 1926 в Харькове (ныне Харьковский Украинский академический Драматический Театр имени Т. Г. Шевченко). Сейчас название «Березиль» носит малая сцена этого театра.

История

«Березиль» - один из первых украинских советских театров. Название театра происходит от украинского названия первого весеннего месяца — березень (март). Творческое объединение «Березиль» основано в Киеве 31 марта 1922 года на базе одной из групп коллектива «Молодого театра». Первое представление «Октябрь» (текст творческого постановочного коллектива) состоялось 7 ноября 1922 года. Работал как государственный театр с 1922 до 1926 в Киеве, а с 1926 — в Харькове (тогдашней столице советской Украины). Период жизни и становления театра в Киеве считают его «политическим» периодом, а харьковский период — философским.

В состав труппы вошли: художественный руководитель и главный режиссёр - А.С.Курбас, режиссёры Б.Ф.Тягно, Я.Д.Бортник, Ф.Л.Лопатинский, В.М.Скляренко, Б.А.Балабан, Л.Ф.Дубовик, П.М.Кудрицкий, главный художник В.Г.Меллер, актёры А.М.Бучма, Н.М.Ужвий, А.И.Сердюк, М.М.Крушельницкий, Д.И.Антонович, И.А.Марьяненко, Л.М.Гаккебуш, Х.П.Нещадименко, В.Н.Чистякова, Ф.И.Радчук, В.С.Василько, М.Ф.Кононенко, А.И.Бабиивна, И.И.Гирняк, О.О.Добровольская, Н.К.Титаренко, О.А.Даценко, А.М.Смерека, И.И.Стешенко, С.В.Шагайда, Д.Е.Милютенко, Е.В.Бондаренко, Р.Г.Ивицкий, С. Г. Карпенко, С.В.Коваль, П.Н.Самийленко, В.Е.Бжеская, Е.А.Петрова, П.Е.Масоха и другие.

Во время своего расцвета театр «Березиль» насчитывал 6 актёрских студий (три в Киеве и по одной в Белой Церкви, Умани и Одессе), около 400 актёров и сотрудников, режиссёрскую лабораторию (режлаб), музей театра (ныне Государственный музей театрального, музыкального и киноискусства Украины в Киеве) и десять комитетов, в том числе и так называемый «психологически-технический» комитет, который применял методы прикладной психологии для разработки новых методов обучения актёров и режиссёров.

Каждая мастерская, помимо постоянного репертуара, имела своё особое задание и занималась поисковой работой в различных областях театрального искусства. В театре действовал мюзик-холл (спектакли «Шпана», «Алло, на волне 477!», «Четыре Чемберлена»), агитпроп. Было подготовлено серию «костюмированные истории» (спектакли «Жакерия», «Савва Чалый», «Король забавляется», «Заговор Фиеско»). Театр также издавал журнал «Баррикады театра». «Березиль» был смелым и крепким экспериментальным коллективом, в котором зажигались молодые таланты.

В своей декларации молодой коллектив объявил борьбу против рутины, штампа, косности. Он стремился преодолеть этнографизм натуралистически-бытового театра, создать театральное искусство, созвучное новой революционной эпохе, театр политической агитации, современной, яркой сценической формы. «Березиль» сосредоточил творческие усилия на поиске новых сценических средств. В отличие от «реалистичного» театра (идеи которого исповедовал Гнат Юра), Курбас эволюционирует в сторону авангардизма, экспрессионистичности, конструктивизма и необарочного символизма. Он делает упор на использовании простых декораций, на экономности в средствах, эрудиции актёров и целомудренности прозрачной мизансцены, к которым приобщают фотографию, кино и музыку. Режиссёр избегает копирования и не желает обращаться к российским перепевам западной культуры.

В апреле-мае 1926 г. Всеукраинское театральная совещание приняло решение о переименовании киевского театра «Березиль» в Центральный украинский театр Республики и переводу его в Харьков. «… Я связываю с переходом в Харьков перспективы возрождения «Березиля» как такового, как того коллектива, который не плетется от постановки к постановке, который не допускает элементы разложенческих настроений, но наоборот - весь сконцентрирован на одной цели – безусловном завоевании ведущей позиции», — говорил Курбас.

4 мая 1926 г. в Киевском театре им. В. И. Ленина состоялись торжественные проводы «березильцев». Коллектив «Березиля» объединил лучшие силы всех мастерских. 16 октября 1926 г. начался первый харьковский сезон. Премьерный спектакль по пьесе Ф. Кроммелинка «Золотое чрево» был представлена в помещении городского театра на улице Карла Либкнехта (ныне Сумская), где раньше работал театр имени И. Франко под руководством Г. Юры.

В харьковском «Березиле» засияла яркая триада художников — режиссёр и руководитель Лесь Курбас, художник Вадим Меллер, драматург Мыкола Кулиш. В Харькове, после знакомства с М.Кулишом, Курбас окончательно подвергает сомнению свои эстетические концепции и переориентируется. С 1926 по 1936 годы «Березиль» переживает новый период так называемого национального синтеза с необарочной доминантой. Яркими примерами такого нового направления были два спектакля по произведениям Кулиша — «Народный Малахий» (1928) и «Мина Мазайло» (1929), которые стали поводом для всеукраинской литературной дискуссии.

28-29 марта 1927 г., а затем с продолжением 15-16 апреля прошёл 1-й Всеукраинский театральный диспут, заседания которого начинались в 8 утра, а заканчивались в 2 ночи. Главными оппонентами были Гнат Юра из театра им. И.Франко и Лесь Курбас из «Березиля», которые отстаивали соответственно первый — курс на реалистическую психологическую драму, а второй — авангардистское понимания театра.

Принятый Курбасом курс на «немедленную реформу человека», то есть фактически переход от гимна массам, коллективизма к восхвалению индивидуализма, стал причиной начала нападок со стороны властей на Курбаса лично и театр в целом. Курбасовский театр был обвинен в недоступности массам, а сам режиссёр в антидемократической позиции, буржуазном национализме и контрреволюционности. «Патетическую сонату» Кулиша запретили ставить. Премьера ещё одного спектакля Кулиша «Маклена Граса» состоялась в сентябре 1933 года под наблюдением чекистов, а впоследствии была запрещена. 5 октября 1933 года коллегия Наркомата просвещения УССР своим постановлением назвала театр «вредительской организацией», а Курбаса «националистом, скатившимся до фашизма». Курбас был снят с поста руководителя театра, 25 декабря 1933 арестован, 9 апреля 1934 осужден и 3 ноября 1937 расстрелян.

После ареста Курбаса театр возглавил Марьян Крушельницкий, которому пришлось спасать коллектив от полного разгрома. Репертуар и идейная позиция театра были полностью пересмотрены в духе официального реализма. В 1935 году театр был переименован в Украинский драматический театр имени Шевченко.

Критика

Несмотря на реабилитацию Курбаса в 1957 году, советская оценка творческой деятельности театра была неоднозначной: «[…] в практике творческой работы „Березиля“ с самого начала сказывалась присутствие буржуазных элементов в идейно-творческих позициях руководителя „Березиля“ Л. Курбаса. Это проявлялось в недооценке как прогрессивных достижений дореволюционного украинского реалистического театра, так и богатейшей сокровищницы достижений русского театра и русской драматургии, в эстетских и формалистических проявлениях. Руководство „Березиля“ увлекалось условностью сценических средств выразительности, переоценивало значение движения, внешней динамики, применяли беспредметные конструкции в оформлении спектаклей. Драматургический текст иногда рассматривался не как основа, а лишь как „материал“ для представления и испытывал произвольных изменений и дополнений. Противоречивость в понимании задач театра и путаница в творческом методе привела к тому, что в „Березиле“ наряду с лучшими новаторскими спектаклями („Джимми Хиггинс“, „Гайдамаки“, „Жакерия“, „Коммуна в степях“, „Накануне“, „Бронепоезд 14-69“, „Плацдарм“, „Хозяин“) были и формалистические („Газ“, „Машиноборцы“, „Золотое чрево“), идейно сбивчивых („Алло, на волне 477!“) и проникнуты националистическими тенденциями („Мина Мазайло“, „Народный Малахий“)».

Оценка деятельности Курбаса и его театра была пересмотрена после объявления независимости Украины. Нелли Корниенко, директор Центра Леся Курбаса, академик Академии художеств Украины, доктор искусствоведения так высказалась о гении украинской культуры: „У нас был творец 21-22-го веков. Это совершенно понятно сегодня после реконструкции его спектаклей.“ Это человек, который считал, что театр является парламентом государства, культура важнее других сфер деятельности, что оказалось в 21 веке правдой».

Постановки

1922

• «Октябрь», текст коллективный (режиссёр Л.Курбас).

1923

• «Рур», текст коллективный (режиссёр Л.Курбас).
• «Газ» Кайзера (режиссёр Л.Курбас).
• «Новые идут» по Зозуле (режиссёр Ф.Лопатинский).
• «Джимми Хиггинс» по Синклеру (режиссёр Л.Курбас).

1924

• «Машиноборцы» Толлера (режиссёр Ф.Лопатинский).
• «Человек-масса» Толлера (режиссёр Г.Игнатович).
• «Гайдамаки» по Шевченко (режиссёр Л.Курбас).
• «Макбет» по Шекспиру (режиссёр Л.Курбас).
• «Противогазы» Третьякова (режиссёр Б.Тягно).
• «Остались в дураках» Кропивницкого (режиссёр Ф.Лопатинский).
• «Секретарь профсоюза» по Скотт (режиссёр Б.Тягно).

1925

• «За двумя зайцами» Старицкого (режиссёр В.Василько).
• «Коммуна в степях» Кулиша (режиссёр П.Кудрицкий),
• «Жакерия» Мериме (режиссёр Б.Тягно).
• «Накануне» по Поповскому (режиссёр Л.Курбас).

1926

• «Шпана» Ярошенко (режиссёр Я.Бортник).
• «Золотое чрево» Кроммелинка (режиссёр Л.Курбас).
• «Седи» Моэма и Колтона (режиссёр В.Инкижинов).

1927

• «Пролог» Бондарчука и Курбаса (режиссёр Л.Курбас).
• «Савва Чалый» Карпенко-Карого (режиссёр Ф.Лопатинский).
• «Король забавляется» Гюго (режиссёр Б.Тягно).
• «Микадо» по Саливену (режиссёр В.Инкижинов).
• «Яблоневый плен» Днепровского (режиссёр Я.Бортник).
• «Октябрьский смотр», текст коллективный (режиссёр Б.Тягно).

1928

• «Бронепоезд 14-69» Иванова (режиссёр Б.Тягно).
• «Народный Малахий» Кулиша (режиссёр Л.Курбас).
• «Заговор Фиеско в Генуе» Шиллера (режиссёр Я.Бортник).

1929

• «Алло, на волне 477!», текст коллективный (режиссёр В.Скляренко).
• «Мина Мазайло» Кулиша (режиссёр Л.Курбас).

1930

• «Завещание пана Ралка» Цымбала (режиссёр А.Дехтяренко).
• «Диктатура» Микитенко (режиссёр Л.Курбас).
• «97» Кулиша (режиссёр Л.Дубовик).

1931

• «Неизвестные солдаты» Первомайского (режиссёр В.Скляренко).
• «1905 год на ХТЗ», текст коллективный (режиссёр Л.Дубовик).
• «МРТО», текст коллективный (режиссёр А.Дехтяренко).
• «Товарищ женщина», текст коллективный (режиссёры В.Чистякова, Ф.Ищенко).
• «Четыре Чемберлена», текст коллективный (режиссёр Б.Балабан).
• «Кадры» Микитенко (режиссёр Л.Дубовик).
• «Рождение гиганта», текст коллективный (режиссёр Л.Курбас).

1932

• «Плацдарм» Ирчана (режиссёр Б.Балабан).
• «Местечко Ладеню» Первомайского (режиссёр А.Дехтяренко).
• «Тетнулд» Дадиани (режиссёр В.Скляренко).
• «Хозяин» Карпенко-Карого (режиссёр В.Скляренко).

1933

• «Господин де Пурсоньяк» Мольера (режиссёр Л.Курбас).
• «Маклена Граса» Кулиша (режиссёр Л.Курбас).
• «Гибель эскадры» Корнейчука (режиссёр Б.Тягно).

1934

• «Бастилия Божьей матери» Микитенко (режиссёр Л.Дубовик).
• «Ледоход» Мизюна (режиссёр Ф.Ищенко).
• «Смерть леди Грей» Голованивского (режиссёр Г.Игнатович).
• «Мартын Боруля» Карпенко-Карого (режиссёр В.Скляренко).
• «Восточный батальон» Прута и бр. Тур (режиссёр В.Скляренко).

Источники

• Украинский драматический театр: Очерки истории — Т. 2. — К., 1959.
• Пискун И. Украинский советский театр: Очерк. — К., 1957.
• Украинская советская энциклопедия
• [www.encyclopediaofukraine.com/display.asp?AddButton=pages\B\E\Berezil.htm Энциклопедия Украины]  (англ.)
• [www.archives.gov.ua/Sections/Kurbas/ Фотодокументы из фондов ЦДКФФА им. Г. С. Пшеничного]
• [www.dt.ua/3000/3680/55723/], [www.dt.ua/3000/3680/55801/] Н. Корниенко, «Лесь Курбас и духовные основы украинского авангарда»

Отрывок, характеризующий Березиль

«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.