Конструкция (искусство)

Эта статья о конструкции в области искусства. Статьи о других значениях этого термина можно посмотреть здесь.

Констру́кция (от лат. constructio — «построение, сборка воедино») — мультидисциплинарный термин, в произведениях искусства обозначающий системное построение художественного целого, способ связей его отдельных частей между собой, а также взаимосвязь образных и образующих элементов в зависимости от их функции и назначения.

Краткая характеристика

Термин конструкция происходит от лат. constructio, что в дословном переводе означает: лат. con — вместе (или воедино) и лат. structio — составлять или строить. В применении к предметам искусства и эстетическим понятиям под понятием конструкция подразумевается весь комплекс внутренних взаимосвязей между отдельными частями и элементами художественного целого в прямой зависимости от их общей и местной функции (или назначения).

Всё сущее имеет конструкцию, в противном случае оно не могло бы существовать. Именно по этой причине термин конструкция примерно равным образом имеет отношение ко всем видам искусств, начиная от изобразительных и заканчивая прикладными, а также музыкой и танцем. Каждое из упомянутых искусств в свою очередь имеет — свою вполне определённую конструкцию. Однако для каждого из искусств назначение конструкции имеет свою специфику и конкретные особенности построения: от предельно конкретных технологичных расчётов и дисциплин (как например, это имеет место в архитектуре или некоторых видах конструктивной или массивной скульптуры) — и до вполне умозрительных, почти фантазийных построений (в живописи или музыке).

Безусловно, самым «конструктивным» из искусств (в силу своей утилитарности) является архитектура. Именно в ней комплекс внутренних взаимосвязей отдельных частей и элементов художественного целого в зависимости от их общей и местной функции имеет предельно конкретное, а временами — и вполне прикладное (и даже бытовое) значение.

В любом из искусств движение, опора или равновесие (как художественная и технологическая задача) — влечёт за собой и соответствующую решаемой задаче конструкцию. В архитектуре это прежде всего — строительная конструкция, имеющая своей целью обеспечить прочность и долговечность здания, а также его удобство для конкретного использования. Однако, кроме строительной конструкции каждое здание несёт (и внутри, и на поверхности) также и некий целостный художественный образ, имеющий свою творческую конструкцию, совершенно отдельную от технической.

Конструкция в живописи, графике или скульптуре — это комплекс внутренних связей, при посредстве которых достигается образная целостность, а также некая «зримая прочность» (единство) предмета или изображения. Конструкция в зрительных видах искусства прежде всего прочего обеспечивает — связность и равновесие произведения.

Конструкция в музыке и танце — это умозрительный (или спекулятивный) способ построения звуковой (или пластической) ткани, принятый (или новаторский) в данное время в определённой профессиональной среде. Таким же образом конструкция служит и подчинена цели создания целостного и сбалансированного по внутренним соотношениям (так или иначе, «гармоничного» в рамках отдельно взятой эстетики) произведения.

В литературе, будь то художественная, научная или популярная, конструкция проявляет себя также в полной мере: от схематической формы целого произведения (или даже творчества данного автора) — и до «конструирования» стилистики языка и отдельных фраз. Отдельным образом понятие конструкции существует в лингвистике, обозначая языковые и словесные конструкции, характерные для отдельно взятого индивидуума, случая, языка или языковой группы.

В каждом из упомянутых искусств конструкция так или иначе существует в виде отдельной формализованной дисциплины и преподаётся под тем или иным названием (в каждом случае оно может быть различным).

Понятие конструкции в искусстве не следует путать с композицией, которая имеет более глубокие цели, устанавливая смысловые (и художественно-образные) связи тех же самых элементов внутри произведения. Именно поэтому композиция является значительно более высоким и более содержательным уровнем организации художественного произведения, чем конструкция. Однако, любая композиция в любом случае включает в себя конструкцию, как технический и функциональный способ формообразования и организации материала — в художественное целое.

Взаимосвязь между конструкцией и композицией неоднократно рассматривал в своих в своих теоретических трудах и лекциях Владимир Фаворский (отчасти, полемизируя с современными ему деятелями конструктивизма). При этом Фаворский почти буквально исходил из основных тезисов философии Павла Флоренского, однако всякий раз ограничивая себя рамками обсуждения вопросов сугубо художественных, профессиональных. В результате, «…культурно-исторический аспект разрабатываемых вопросов пространственно-временны́х начал композиции никогда не вытеснялся у Фаворского какими-либо внеизобразительными построениями».

«Конструкция — говорил Фаворский, — это организация пространства во времени через движение. Архитектура, особенно функциональная, не может обойтись без такой организации движения, это первейшая её задача», …а архитектуру он считал изобразительным искусством. Если модерн Фаворский отрицал за его неорганичность, то конструктивизм он не принимал за игнорирование важнейшего тезиса о синтезе искусств..

Категории и понятия, до некоторой степени противоположные конструкции — это деструкция в искусстве и деконструкция в философии и эстетике. Однако данный вопрос является строго полемическим и имеет ряд различных, но равно правомерных решений (в рамках психологии и философии).

См. также

• Деструкция в искусстве
• Конструктивизм как стиль в искусстве
• Постконструктивизм в архитектуре
• Математический конструктивизм
• Философский конструктивизм
• Конструктивный альтернативизм
• Социальный конструктивизм
• Социальный конструкционизм
• Проектирование конструкций
• Радикальный конструктивизм

Ссылки

• [www.niv.ru/doc/aesthetic/adorno/138.htm Теодор Адорно «Эстетическая теория: конструкция; статика и динамика»]
• [www.prosv.ru/EBOOKS/GORYAEVA_PRIKLADNOE_ISSKUSTVO/08.htm «Конструкция и декор предметов народного быта»]
• [abc.vvsu.ru/Books/arhitektonika/page0012.asp «Кинетизм и кинетическое искусство: движение конструкций»]

Отрывок, характеризующий Конструкция (искусство)

– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.