Бибиков, Юрий Богданович
| Юрий Богданович Бибиков | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Дата смерти | |
| Принадлежность | |
| Звание |
генерал-поручик |
| Командовал |
Отдельный Кавказский корпус |
| Сражения/войны | |
Ю́рий Богда́нович Би́биков (1743 — 1812) — генерал-поручик, командир отдельного Кавказского корпуса.
Биография
Юрий Бибиков родился в 1743 году, на службу поступил в 1760 году и, пользуясь покровительством графа П. И. Панина, быстро повышался в чинах, получая большие награды за незначительные отличия. 5 мая 1779 года он был произведён уже в генерал-майоры, а в 1786 году был генерал-поручиком.
Во время второй турецкой войны он, находясь во главе Кавказского отряда, решился на крайне опасный поход. Воспользовавшись отсутствием главного начальника кавказских войск, П. С. Потёмкина, он, несмотря на неудобное время (январь месяц), с одним Кавказским корпусом, не зная местности и без провианта, решился взять хорошо укрепленный город Анапу. Правда, взятие его нанесло бы сильный ущерб торговым интересам горцев и влиянию Турции на Кавказе, но для этого нужны были и значительные средства. Перейдя за Кубань по глубоким снегам в январе 1789 г., русские первое время встречали очень слабое сопротивление, но чем дальше подвигались, тем значительнее становились нападавшие на них отряды, и 15 февраля произошло первое серьёзное сражение, окончившееся победой русских войск. Помимо постоянных стычек, поход сильно затруднялся вследствие недостатка в провианте, разливов, частых горных потоков и т. п. Бибикову советовали вернуться, но он упорно продолжал идти вперед. Наконец 24 марта русские очутились в долине перед Анапой, где произошла упорнейшая битва; турки и горцы, несмотря на своё численное превосходство, были побеждены. Ослеплённый этой удачей, Бибиков на другой же день пошёл на приступ Анапы, не запасшись даже ни одной лестницей. И приступ, и отступление окончились громадной потерей русских войск. Решившись после этого вернуться обратно за Кубань, русские на своем пути претерпели много бедствий и от разливов, и от постоянных стычек с горцами, и от голода. А когда Бибиков арестовал генерала Офросимова за несогласие его идти более опасной дорогой, солдаты взбунтовались, и главнокомандующий должен был уступить. До места стоянки добралась только две трети всего отряда (5407 человек из 7609 человек вышедших в поход).
Узнав об этом походе, Екатерина II писала Потёмкину: «Экспедиция Бибикова для меня весьма странна и ни на что не похожа; я думаю, что он с ума сошел, держа людей сорок дней на воде, почти без хлеба». Назначено было следствие, и в мае 1790 г. Бибиков был уволен в отставку (его сменил А. Б. де Бальмен), а отряд его награждён особенной серебряной медалью на голубой ленте, с надписью: «За верность».
А. С. Пищевич, служивший на Кавказе под началом Бибикова, в своих воспоминаниях говорит о причинах Анапской экспедиции: «Начальство войск Кавказских перешло отбытием графа Салтыкова в руки генерал-поручика Юрия Богдановича Бибикова, человека падкого на деньги, и потому он положил сколь можно скорее обогатить себя выведением в расход суммы, на чрезвычайные издержки определённой; и так затеял зимой 1790 года поход за Кубань, а потом и к городу Анапе».
Оставшись не у дел, Бибиков умер в 1812 г.
Источники
- Бибиков, Юрий Богданович // Б (Blanc) порох — Бомба. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911. — С. 530. — (Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.] ; 1911—1915, т. 4).</span>
- Бибиков, Юрий Богданович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
Напишите отзыв о статье "Бибиков, Юрий Богданович"
Отрывок, характеризующий Бибиков, Юрий Богданович
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
