Битва у подковной излучины

Битва у подковной излучины
Битва у подковной излучины
Дата	27 марта 1814 года
Место	около Дадевиля, Алабама
Итог	Решительная победа США и союзных индейцев
Противники
Фракция красных палок племени криков Нижние крики Чероки Чокто
Командующие
Менава Эндрю Джексон
Силы сторон
~1000 воинов США ~2000 пехоты, ~700 драгун, две пушки 600 индейских воинов
Потери
857 убитых, 206 раненых Американцы: 47 убитых 159 раненых Союзные индейцы: 23 убитых 47 раненых

Битва у подковной излучины (Battle of Horseshoe Bend) — битва англо-американской войны 1812 года между фракцией «красных палок» индейцев крик и армией США совместно с её индейскими союзниками в излучине реки Таллапуса , Алабама. 27 марта 1814 года армия США и союзные индейцы под командованием генерала Эндрю Джексона разгромили красных палок, часть племени криков, которая противостояла американской экспансии. Эта победа завершила крикскую войну, привела к аннексии обширных индейских территорий и покончила с вооружённым сопротивлением индейцев на юго-востоке США, за исключением на тот момент испанской Флориды.

Предыстория

В войне 1812 года племена криков на территории Джорджии и Алабамы разделились на две враждующие фракции. Верхние крики или «красные палки» противостояли американской экспансии и поддерживали британскую армию, а также получали помощь от колониальных властей Испании во Флориде. Нижние крики были культурно и экономически связаны с США, находились под влиянием американского агента по делам индейцев Бенджамина Хокинса и не хотели разрывать хорошие отношения с американцами.

Вождь шауни Текумсе, в своих поездках 1811–1812 годов по юго-востоку США встречался с криками и набирал воинов для войны против американцев. Молодые воины верхних криков, желавшие восстановить обычаи и религию племени и противостоять американской экспансии и ассимиляции, сформировали фракцию «красных палок» и начали рейды на поселения проамериканских нижних криков . В 1813 году на основе информации от индейских шпионов милиция южных штатов перехватила отряд «красных палок», который возвращался с продовольствием, порохом и свинцом, полученным от испанских властей во Флориде. Несмотря на численное превосходство и внезапность нападения в битве сожжённого зерна американцы, увлёкшись грабежом каравана, потерпели поражение от неожиданно вернувшихся индейцев. Эта битва формально стала объявлением войны между США и «красными палками». В отместку в августе 1813 «красные палки», собрав отряд в 1000 воинов, атаковали и взяли Форт Мимс. Помимо защитников форта «красные палки» вырезали почти всех, укрывшихся в форте индейцев тенсо, метисов и белых поселенцев. В живых оставили только рабов, 3 женщин и 10 детей. Эта атака была направлена в первую очередь против индейцев тенсо, «отщепенцев и предателей» . Но в итоге резня в форте Мимс послужила мобилизации милиции Теннеси, Джорджии и Территории Миссисипи, а также союзных индейцев. Несмотря на войну с Великобританией федеральное правительство выделило один пехотный полк. Это сделало возможной организацию масштабной военной операции.

Командовал операцией генерал Эндрю Джексон. Основу его армии составляла милиция Теннеси, которую он превратил в хорошо обученную боевую силу. Кроме того, он получил в своё распоряжение 39-й пехотный полк и около 600 воинов чероки, чокто и нижних криков.

Битва

27 марта 1814 года генерал Джексон вывел свои войска, состоящие из 2600 американских солдат, 500 чероки и чокто и 100 нижних криков на крутой холм недалеко от главного укрепления «красных палок» . Эта высота позволяла контролировать местность и организовать атаку на укрепления индейцев Ранним утром он разделил войска и отправил около 1300 солдат (конную пехоту и союзных индейцев) под командой генерала Джона Коффи через реку для полного окружения лагеря криков. В 10:30 Джексон начал артобстрел из двух пушек, который продолжался два часа. Ущерб от артподготовки для криков и зигзагообразного бруствера из брёвен и глины протяжённостью более 350 метров оказался незначительным . Позднее Джексон писал:

Трудно представить позицию более выгодную для обороны, чем выбранная индейцами, а при сооружении бруствера они проявили впечатляющее военное искусство. Войска, атакующие бруствер, оказывались под огнём с обоих флангов, а противник за бруствером оставался неуязвимым. Прошить позицию противника фланговым пушечным огнём было невозможно, даже если бы мы захватили одну оконечность бруствера

.

Джексон приказал солдатам идти во фронтальную штыковую атаку. 39-й полк под командованием полковника Джона Вильямса, атаковал бруствер и вступил с криками в рукопашную схватку. Сэм Хьюстон (будущий герой войны в Техасе) служил лейтенантом в отряде Джексона. Он одним из первых взобрался на бруствер и был ранен стрелой. Эта рана потом беспокоила Хьстона всю жизнь.

Тем временем милиция Теннеси под командованием генерала Джона Коффи ударила с другой стороны через реку и обеспечила Джексону решающее преимущество. Однако крики отказались сдаться (или их не считали нужным брать в плен), и сражение продолжалось более пяти часов. В итоге примерно 800 из 1000 воинов «красных палок» были убиты. Джексон потерял убитыми менее 50 американских солдат, и ещё 154 были ранены, его индейские союзники потеряли вдвое меньше.

После боя солдаты Джексона вырезали из кожи индейцев поводья уздечек, вели подсчёт убитых, отрезая им носы, и отсылали снятую с трупов одежду в качестве сувениров «дамам Теннеси»

Вождь Менава был серьёзно ранен, но выжил. Вопреки всем стараниям американцев блокировать лагерь, он сумел вывести около 200 воинов, переправился через реку и направился к семинолам в испанскую Флориду.

Сведений о пленных нет. В одном источнике сообщается о 206 раненых, но поскольку всего криков было около 1000 и более 800 из них убито, то под ранеными, вероятно, имеются в виду те 200 индейцев, которым удалось вырваться из окружения. Некоторые источники называют это сражение «неторопливой, тщательной бойней»

Итоги

9 августа 1814 года Эндрю Джексон вынудил криков подписать Договор форта Джексон. Крики отдавали американцам 93000 кв. км в центральной части Алабамы и в южной Джорджии. Американцы аннексировали, в том числе, и земли нижних криков, своих союзников. Из этих земель 7700 км. кв. отошли, хотя и ненадолго, другим союзникам США — индейцам чероки. После подписания договора Джексон был повышен в звании.

Эта победа и захват обширных территорий, наряду с победой в битве за новый Орлеан, способствовали укреплению репутации и значительному росту общенациональной популярности Джексона. В 1828 году он был избран президентом США и вскоре депортировал всех индейцев, включая своих союзников в этой битве, с востока США в Оклахому.

Литература

• Andrew Burstein, The Passions of Andrew Jackson (Alfred A. Knopf 2003), pp. 105–106 ISBN 0-375-71404-9
• John Ehle, Trail of Tears: The Rise and Fall of the Cherokee Nation (Anchor Books Editions 1989), pp 117–121 ISBN 0-385-23954-8
• Heidler, David Stephen and Heidler, Jeanne T. "Creek War," in Encyclopedia of the War of 1812, Santa Barbara, Calif. : ABC-CLIO, 1997. ISBN 978-0-87436-968-7
• Borneman, Walter R. 1812: The War That Forged a Nation. — New York: Harper Perennial, 2004. — ... p. — ISBN 978-0-06-053112-6.
• Steve Rajtar, Indian War Sites, (McFarland and Company, Inc., 1999)
• Robert Remini, Andrew Jackson and the Course of American Empire, 1767-1821 (1977) ch. 13
• Holland, James W. "Andrew Jackson and the Creek War: Victory at the Horseshoe Bend," Alabama Review, Oct 1968, Vol. 21 Issue 4, pp 243–275
• Remini, Robert V. Andrew Jackson and His Indian Wars (2001), ch 4

Ссылки

• [www.cr.nps.gov/nr/twhp/wwwlps/lessons/54horseshoe/54horseshoe.htm "The Battle of Horseshoe Bend: Collision of Cultures"], National Park Service's Teaching with Historic Places.
• [www.lib.utexas.edu/maps/national_parks/horseshoe_bend_war_1813-14.jpg A map of Creek War Battle Sites], PCL Map Collection at the University of Texas at Austin.
• [www.encyclopediaofalabama.org/face/Article.jsp?id=h-1044 "Battle of Horseshoe Bend"], Encyclopedia of Alabama
• [books.google.com/books?id=CksTAAAAYAAJ&pg=PA9&dq=william+weatherford&source=gbs_toc_r&cad=4#v=onepage&q=william%20weatherford&f=false Mrs. Dunham Rowland, "The Mississippi Territory in the War of 1812"], Publications of the Mississippi Historical Society, Volume 4, 1921, pp. 7–156

Отрывок, характеризующий Битва у подковной излучины

– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.