Бобыль

Бобы́ль — в Русском государстве XV — начала XVIII вв. одинокий крестьянин, не имеющий земельного надела (бестягольный, нетяглый, то есть не несущий государственных повинностей). Назывались также «кутниками»; в восточных губерниях по социальному и налоговому положению близки к сословию тептярей.

В просторечии бобыль — обнищавший, одинокий, бездомный человек.

История сословия

Со 2-й половины XV в. появились частновладельческие сельские и городские бобыли, занимавшиеся земледелием, ремеслом, мелкой торговлей или работавшие по найму. Бобыли платили владельцу земли оброк — бобыльщину. Впервые бобыли упоминаются в Псковской летописи под 1500 г. С 1631-32 бобыли стали привлекаться к несению тягла, но в половинном размере по сравнению с крестьянами. По указу о подворном обложении 1679 г. бобыли, жившие в собственных дворах, были приравнены в податном отношении к крестьянам. После введения подушной подати в 1718—1724 г. бобыли слились с крестьянами.

Особенности сословия бобылей в Башкирии

В волостях Башкиро-мещерякского войска бобыли сохранились как сословие и после введения подушной подати. Особенность заключалась с одной стороны, в том, что они в отличие от других сословий (тептярей) жили не оформляя правоустанавливающих документов («явочным порядком»). Состояли преимущественно из представителей финно-угорских народов края (марийцы, мордва, удмурты), встречались и башкиры, чуваши и татары. Среди последних был распространен переход в служилое сословие тептярей. Первоначально платили ясак, не имевший фиксированных размеров. В 1747 году бобыльский и тептярский ясаки были заменены подушной податью в размере 80 коп., после чего в документах упоминается сословие «тептяри и бобыли», существовавшее c некоторыми реорганизациями до 1866 года. В 1855 году тептяри и бобыли были присоединены к военно-служилым сословиям Башкиро-мещерякского войска. После упразднения Башкирского войска больше в документах не упоминаются.

Литература

• Бобыль // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Бобыль // Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / авт.-сост. В. И. Даль. — 2-е изд. — СПб. : Типография М. О. Вольфа, 1880—1882.</span>
• [encycl.bash-portal.ru/bobyli.htm Статья «Бобыли» в Энциклопедии Башкортостан]

Отрывок, характеризующий Бобыль

– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.