Бой под Николаевкой

Бой под Николаевкой
Основной конфликт: Великая Отечественная война (Острогожско-Россошанская операция)
Маршрут отступления итальянских войск через Дон
Дата	26 января 1943 года
Место	Николаевка, РСФСР, СССР
Итог	победа СССР, огромные потери итальянских войск
Противники
Италия Италия Третий рейх Третий рейх Венгрия Венгрия СССР СССР
Командующие
Джулио Мартинат Луиджи Ревербери Рыбалко П. С. Маковчук Н. М. Соколов С. В.
Силы сторон
Остатки разбитых соединений: Итальянский альпийский корпус: 2-я альпийская дивизия «Тридентина» 3-я альпийская дивизия «Джулия» 4-я альпийская дивизия «Кунеэнзе» 156-я пехотная дивизия «Виченца» 24-й армейский корпус 385-я пехотная дивизия 387-я пехотная дивизия 7-й армейский корпус 19-я пехотная дивизия 23-я пехотная дивизия Итого: свыше 25 тысяч человек (по советским данным) // непосредственно в районе Николаевки до 8 тысяч человек; от 5 до 9 танков; несколько 105-мм орудий; 3 шестиствольных минометов 3-я танковая армия: 48-я гвардейская стрелковая дивизия Итого: 6 тысяч человек (по данным противника) 6-й гвардейский кавалерийский корпус 11-я кавалерийская дивизия 83-я кавалерийская дивизия 201-я танковая бригада
Потери
4500 убитых и 1500 пленных (по советским данным); 2 танка; 100 подвод; 2 самолета; 1 планер тысяча убитых (по данным противника) свыше 145 убитых и раненых (по советским данным); 1 122-мм гаубица; 6 76-мм орудий; 4 45-мм орудия ПТО; 11 автомашин

Бой под Николаевкой — эпизод Великой Отечественной войны, состоявшийся 26 января 1943 года у села Николаевка между советскими и итальянскими частями. Бой был проведен в рамках Острогожско-Россошанской фронтовой наступательной операции, которая была частью Воронежско-Харьковской стратегической наступательной операции. Обескровленные альпийские части 8-й итальянской армии вместе с немецкими и венгерскими солдатами были разбиты советскими войсками, потеряв огромное количество погибшими и пострадавшими по причине невероятных холодов, и только чудом вырвались из кольца окружения, не позволив советским войскам полностью уничтожить весь Итальянский Альпийский корпус. На дружественные позиции к 1 февраля 1943 года выбралось не более 6 тысяч человек.

Место боя

Бой проходил за село Николаевка и слободу Ливенка Никитовского района Воронежской области. Сейчас это одно село Ливенка в Красногвардейском районе Белгородской области.

Предыстория

16 декабря 1942 года, в день начала советской операции «Малый Сатурн» против итальянской 8-й армии 1-я гвардейская армия под командованием генерала В. И. Кузнецова и 3-я гвардейская армия под командованием генерала Д. Д. Лелюшенко пошли в атаку на подразделения 8-й итальянской армии, мгновенно смяв и окружив итальянцев. В течение трёх дней советские войска сумели создать выступ шириной 150 км и глубиной 45 км на участке фронта, уничтожив 2-й и 35-й итальянские армейские корпуса. Танковые колонны устремились на юг в сторону Азовского моря. В спешке была отведена 4-я немецкая танковая армия, которая поспешила задержать советские части. После этого наступила оперативная пауза, закончившаяся 13 января 1943 с началом Острогожско-Россошанской операции.

Разгром и окружение

После начала Острогожско-Россошанской операции войска Воронежского фронта под командованием генерала Ф. И. Голикова окружили и уничтожили 2-ю венгерскую армию у местечка Свобода на реке Дон к северо-западу от итальянских позиций, а затем отбросили назад ещё и 24-й армейский корпус вермахта (немцы располагались к югу от итальянцев, венгры — к северу), после чего устремились к итальянцам. В составе Итальянского Альпийского корпуса в России были три альпийские дивизии: 2-я «Тридентина», 3-я «Джулия», 4-я «Кунеэнзе», а также 156-я пехотная «Виченца». Их материально-техническое обеспечение было очень слабым, а моральное состояние солдат — плачевным. В течение трёх дней советские части продвинулись на 200 км, обошли с флангов оборонявших позиции на Дону итальянцев и окружили всё итальянское войско. 17 января итальянцы, венгры и немцы стали отступать по ледяной степи, каждый километр пути теряя десятки и даже сотни своих солдат от обморожения, холода и стычек с советскими войсками: это происходило вопреки приказу держать фронт любой ценой.

Впоследствии командир полка из дивизии «Виченца» на допросе показал:

«17-го утром в Подгорном (севернее Россоши) царил хаос. Пожары, грабежи, беспорядочное и лихорадочное движение автомашин… Понемногу ручейки частей, отходящих с фронта, сливаются в одну реку, образуя одну огромную колонну; это увеличивает опасность и затрудняет марш… Сколько стычек, сколько яростных схваток, чтобы заставить слабого уступить! Все лихорадочно спешат, стараются уйти от опасности».

Генерал Габриэле Наши, командир корпуса, принял окончательное решение отступать: к тому моменту в его распоряжении полноценной боевой единицей была только дивизия «Тридентина», насчитывавшая 8-9 тысяч человек, а дивизии «Джулия» и «Кунеэнзе» вместе с «Виченцой» уже практически полностью были истреблены. 40 тысяч человек, оставшиеся от 61-тысячного корпуса, продвигались на запад: войска выстроились в две колонны, во главе которых шли стрелки «Тридентины». Сопровождали их части немецкой бронетехники. К тому моменту советские войска заняли почти все населённые пункты на пути отступавших, заставляя тех с боем пробираться на запад.

Бой 26 января (взгляд с итальянской стороны)

К утру 26 января передовые части колонны достигли деревни Николаевка, рядом с которой находилось около 6 тысяч советских солдат. В небе в тот момент пролетели четыре советских бомбардировщика. Четыре тысячи итальянских солдат из дивизии «Тридентина» получили приказ: прорвать оборону и вырваться из окружения. Эта задача ложилась на плечи батальонов «Вестоне», «Верона», «Валькьезе» и «Тирано». Однако прорвать советские позиции было практически невозможно: советские части держались, не позволяя итальянцам ни на секунду продвинуться. С каждым часом возрастал риск прибытия подкреплений, а итальянцы теряли надежду на спасение под постоянными советскими артиллерийскими обстрелами.

Верховный главнокомандующий итальянского корпуса бригадный генерал Джулио Мартинат погиб днём ранее во время атаки батальона «Эдоло». Командир дивизии «Тридентина», генерал Луиджи Ревербери, принял на себя обязанности по командованию войсками. Вечером он забрался на немецкий танк и с криками «Тридентина, вперёд!» (итал. Tridentina, avanti!) повёл свои войска в штыковую атаку (в атаке участвовал и капеллан корпуса, отец Карло Ньокки, причисленный в 2009 году к лику блаженных папой Бенедиктом XVI). Батальоны «Эдоло» и «Валь Камоника» пошли на штурм, а за ними поспешили все оставшиеся итальянские, венгерские и немецкие солдаты. Советские войска, завидев волну из 40 тысяч солдат, безумно вопивших и кричавших, вынуждены были оставить деревню, решив поберечь свои силы и не преследовать и так побитых итальянцев. Путь был расчищен.

Бой 26-го января (взгляд с советской стороны)

К утру 26 января в районе Никитовка-Ливенка и юго-восточнее противник сконцентрировал несколько группировок войск общей численностью до 25000 человек, прорывавшихся из окружения. По данным штаба 48-й гвардейской стрелковой дивизии в них входили остатки 385-й и 387-й немецких пехотных дивизий; 6-й, 10-й, 12-й, 14-й, 19-й, 21-й и 23-й венгерских пехотных дивизий; итальянских альпийских дивизий «Тридентина», «Юлия» и «Кунеэнзе».

48-я гвардейская стрелковая дивизия в этот момент готовилась получить приказ к выдвижению на рубеж Слоновка, Волоконовка.

В селе Николаевка оказались сосредоточены штаб дивизии со спецподразделениями, 143-й гвардейский стрелковый полк, 7 орудий 1-го дивизиона 98-го гвардейского артиллерийского полка, 6 орудий 53-го гвардейского истребительно-противотанкового артиллерийского дивизиона, 2 орудия 67-й гвардейской отдельной зенитно-артиллерийской батареи и 3 орудия 2-го дивизиона 206-го гаубичного артиллерийского полка 8-й артиллерийской дивизии РВГК.

С утра 26 января противник силами до 8000 человек пехоты , с участием от 5 до 9 танков и при поддержке 105-мм орудий и 3 шестиствольных минометов с направлений Евсеев, Апухтин, Терешков и высоты 203,0 атаковал Николаевку. В течение боя, 2 транспортных самолета сбрасывали противнику боеприпасы и продовольствие.

Обороняющиеся в течение дня отражали яростные атаки. Наши артиллеристы вели по противнику огонь прямой наводкой, а личный состав батарей неоднократно ходил в контратаки. К исходу дня противник прорвался через северные окраины сел Николаевка и Ливенка и сумел выйти на дорогу, ведущую к селу Успенское.

В результате боя на юго- восточной окраине сел Николаевка и Ливенка противник оставил до 2000 трупов (по другим данным до 3000), было взято в плен до 400 человек (по другим данным 600, в том числе 150 погибли в результате 3-х прямых попаданий в помещения для военнопленных). Были подбиты 2 танка, а зенитная артиллерия сбила один самолет-разведчик «Хеншель-126», один транспортный самолет «Юнкерс-52» и один планер.

Потери частей 48-й гвардейской стрелковой дивизии составили 145 человек убитыми и ранеными, были выведены из строя шесть 76-мм пушек, четыре 45-мм противотанковых орудия и 11 автомашин. В 206-м гаубичном артполку была выведена из строя одна гаубица, потери личного состава неизвестны.

В районе Никитовки 136-й гвардейский стрелковый полк в упорном бою ликвидировал прорвавшуюся группировку противника и уничтожил 500 человек. Остатки группировки отошли в направлении Валуй, Бирюч.

В районе Старокожево лыжный батальон уничтожил группировку в 2500 человек, прорвавшуюся с направления Никитовка. В результате боя, было уничтожено до 1000 человек, взято в плен 900, а остатки мелкими группами разбежались в лес севернее Старокожево. Были захвачены 100 подвод с имуществом и продовольствием.

Одновременно, группировка противника численностью до 15000 человек выходила с направления Самарино на Старокожево, а группировка в 1000 человек направилась к железной дороге южнее Валуек.

В этот день основные силы 6-го гвардейского кавалерийского корпуса занимали район Басово, Солоти, Рождествено, Насоново (севернее Валуек); 226-й кавалерийский полк 83-й кавалерийской дивизии прочесывал лес севернее Чепухино; а 256-й кавалерийский полк 11-й кавалерийской дивизии оборонял Волоконовку.

Окончательный прорыв из окружения

31 января войска Оси дошли до Шебекино, оторвавшись от советских частей. 1 февраля уцелевшие итальянцы, венгры и немцы вышли к дружественным позициям у Белгорода. В их распоряжении осталось всего 6 тысяч человек: 1200 человек из 3-й дивизии «Джулия», 4250 человек из 2-й дивизии «Тридентина» и около 550 немецких и венгерских солдат. 13 тысяч погибли в бою, около 40 тысяч умерли от обморожения и истощения, оставшиеся или были ранены, или попали в плен. За 15 дней марша солдаты прошли 200 км, провели 22 боя и переночевали 14 суток в русской степи. Температура воздуха ночью падала до —30 °C или даже до —40 °C. Солдаты умирали массово от обморожения, истощения и смертельных ранений.

Память

• Золотой медалью «За воинскую доблесть» были награждены генералы Луиджи Ревербери и Джулио Мартинат (посмертно).
• В Италии ходила городская легенда, согласно которой в советских документах утверждалось, что Итальянский корпус альпийских стрелков может называть себя единственным подразделением, не потерпевшим поражения от советской армии, о чём якобы 8 февраля 1943 заявляло Радио Москва. В советских архивах не было найдено подобных документов.
• Участвовавший в сражении капеллан корпуса Карло Ньокки в 2009 году был причислен к лику блаженных папой римским Бенедиктом XVI.
• О бое под Николаевкой и обо всём пребывании итальянского корпуса в России упоминали в своих книгах такие писатели, как Джулио Бедески («Сто тысяч котелков льда»), Марио Ригони Стерн («Сержант в снегу»), Альфио Карузо («Все живые — в атаку»), Карло Кьявацца («Написано на снегу») и Эугенио Корти («Красный конь»). Так, Ригони Стерн описывает в своей книге прорыв батальона «Вестоне», в котором служил; Альфио Карузо — историю службы дивизии «Тридентина», которая несла огромные потери во время ночных морозов.
• В городе Кончезьо одна из улиц называется «Николаевка».
• Ежегодно в Брешии проводятся памятные мероприятия по случаю годовщины боя под Николаевкой.
• В Италии издана почтовая марка, посвященная бою. На марке изображен советский и итальянский воины.

Литература

На английском

• Hamilton, H. Sacrifice on the Steppe. Casemate, 2011.

На итальянском

• Giulio Bedeschi: Centomila gavette di ghiaccio. Milano, Ed Mursia, 1967.
• Giulio Bedeschi (a cura di): Nikolajewka: c’ero anch’io, Mursia, 1972.
• Alfio Caruso, Tutti i vivi all’assalto. L’epopea degli alpini dal Don a Nikolajevka, TEA, Milano, 2003.
• Carlo Chiavazza: Scritto sulla neve. Bologna, Ed Ponte Nuovo, 1974.
• Egisto Corradi: La ritirata di Russia. Milano, Ed. Longanesi & C., 1964.
• Eugenio Corti, Il cavallo rosso, Edizioni Ares.
• Eugenio Corti, I più non ritornano, Mursia.
• Fidia Gambetti: I morti e i vivi dell’ARMIR. Milano, Ed. Milano-sera, 1948.
• Riccardo Posani (a cura di): Storia illustrata della seconda guerra mondiale, vol. V: 1942/43 la svolta della guerra. Firenze, Ed. Sansoni, 1969.
• Nuto Revelli: La guerra dei poveri. Torino, Ed. Einaudi, 1962 (ristampa 2005 — ISBN 9788806174828).
• Mario Rigoni Stern: Ritorno sul Don, Torino, Einaudi, 1973.
• Mario Rigoni Stern: Il sergente nella neve, Einaudi, ISBN 88-06-17732-X, 328 pp.
• Giorgio Rochat: Le guerre italiane 1935—1943. Dall’impero di Etiopia alla disfatta, Einaudi, 2005, ISBN 88-06-16118-0, 392 pag.
• Giorgio Scotoni: L’Armata Rossa e la disfatta italiana (1942-43), Panorama editrice, Trento, 2007.
• Lamberti Sorrentino: Isba e steppa. Milano, Ed. Mondadori, 1947.
• Giovanni Battista Stucchi: «Tornim a Baita — dalla campagna di Russia alla Repubblica dell’Ossola». Milano, Ed. Vangelista, 1983.
• Ottobono Terzi: Varvàrovka alzo zero. Milano, Ed. Longanesi & C., 1974.
• Leonida Togninelli: Dove l’amore nasce. Correggio (Italia), 1981
• Cesco Tomaselli: Battaglia sul Don. Milano-Roma, Ed. Rizzoli, 1943.
• Autori vari: La campagna di Russia. Milano, Ed. Mondadori, 1975.

На русском

• Джусти М. Т. Итальянские военнопленные в СССР 1941—1954. — СПб: Алетейя, 2010.
• Морозов А. Я. Война у моего дома. — Воронеж: Коммуна, 2000.
• Ригони Стерн М. Сержант в снегах // Избранное: Сборник. — М.: Прогресс, 1982.

Ссылки

• [www.esercito.difesa.it/root/unita_sez/unita_div_trid_sto.asp История 2-й альпийской дивизии «Тридентина»]  (итал.)
• [www.anaconegliano.it/sezione/1997/1997nikolajewka1943.htm Survivors account]  (итал.)
• [www.montesuello.it/sito/nikolajewka.htm Alpini association site]  (итал.)
• [www.ana.it/page/l-alpino-2010-12-14# L’Alpino, Alpini association magazine]  (итал.)

Отрывок, характеризующий Бой под Николаевкой

В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.