Бой у острова Нерва

</tr></tr></tr>

Бой у острова Нерва
Основной конфликт: Великая Отечественная война
Дата	19 июня- 20 июня 1944
Место	Финский залив близ о. Нерва
Итог	Победа СССР
Противники
Германия <center> СССР </td></tr>
Командующие
капитан-лейтенант П. Пиркхам капитан-лейтенант Бух капитан 1-го ранга Е. А. Гуськов капитан 2-го ранга С. А. Осипов </td></tr>
Силы сторон
2 миноносца 14 торпедных катеров 10 катеров-охотников 4 бронекатера </td></tr>
Потери
1 миноносец потоплен, 76 погибших, 6 пленных 8 катеров повреждены </td></tr>
</td></tr> </table> Бой у острова Нерва — морское сражение, произошедшее в ночь с 19 июня на 20 июня 1944 в Финском заливе близ острова Нерва между миноносцами Кригсмарине и катерами советского ВМФ. Самая крупная победа надводных сил советского флота во Второй мировой войне Ситуация перед сражением Бьёркская десантная операция советского Балтийского флота на острова у входа в Выборгский залив в июне 1944 г. предполагала первым этапом занятие малого острова Нерва в 16 милях к западу от основного архипелага. Нерва должен был стать отправным пунктом для последующих действий советского флота. В ночь на 20 июня 1944 г. на «ничейный» (не занятый ранее ни одной из воюющих сторон) остров высаживался десант в составе усиленной стрелковой роты морской пехоты. Высадку на Нерву морских пехотинцев с 7 тральщиков прикрывал 1-й гвардейский дивизион торпедных катеров Балтфлота под командованием капитана 2-го ранга С. А. Осипова в качестве ближнего прикрытия. В дивизионе было 14 катеров, в том числе 4 катера типа Д-3, 8 типа Г-5 и 2 типа Ш-4. Дальнее прикрытие десанта осуществлял «Истребительный отряд охраны водного района» под командованием капитана 1-го ранга Е. А. Гуськова. Отряд состоял из 10 катеров-малых охотников типа МО-4 и 4 морских бронекатеров типа МБК («шхерные мониторы» или малые канонерские лодки). Немецкое командование предполагало, что советские войска могут провести десантную операцию с целью охвата приморского фланга финских войск у Выборгского залива. Для противодействия этой угрозе 17 июня на рейд Муссало близ Котки прибыли миноносцы Кригсмарине Т-30 и Т-31 (оба типа «Эльбинг»). Их командиры – капитаны-лейтенанты Бух и Пиркхам получили приказ «при опасности русской высадки позади финского фронта по кодовому слову «Дроссельфанг» выйти с максимальной скоростью и уничтожить вражеский отряд». После сообщений разведки о появлении у входа в Выборгский залив значительного количества советских судов, Т-30 и Т-31 приступили к выполнению плана операции «Дроссельфанг». По пути немецкие корабли встретили в Финском заливе дозор из двух советских торпедных катеров, которых отогнали артиллерийским огнём к острову Лавенсари. Миноносцы держали курс на Бьеркские острова, где ожидалась высадка советского десанта. В 23 часа ночи 19 июня у банки Средняя к северу от острова Нерва Т-30 и Т-31 неожиданно натолкнулись на катера отряда Гуськова. Соотношение сил В бою у острова Нерва друг другу противостояли 2 немецких миноносца и 28 советских катеров, из них 14 – с торпедным и 14 – с артиллерийским вооружением. Боевые характеристики немецкого миноносца типа «Эльбинг» Водоизмещение 1294/1754. Скорость 33 узла. Экипаж 206 чел. Вооружение, два 3-трубных торпедных аппарата, четыре 105-мм орудия, два 2-ствольных 37-мм п/авт. орудия, 4-ствольное 20-мм авт.орудие, два (четыре на Т-31) 20-мм авт.орудия, два 13,2-мм пулемёта. Боевые характеристика советских катеров Торпедный катер типа Ш-4 Водоизмещение 10 т. Скорость 44 узла. Экипаж 6 чел. Вооружение: два торпедных аппарата, 7,62-мм пулемёт. Торпедный катер типа Г-5 Водоизмещение 15 т. Скорость 50 узлов. Экипаж 8 чел. Вооружение: два торпедных аппарата, два 12,7-мм пулемёта. Торпедный катер типа Д-3 Водоизмещение 36 т. Скорость 35 узлов. Экипаж 10 чел. Вооружение: два торпедных аппарата, одна или две 20-мм авт. пушки, два 12,7-мм пулемёта Катер малый охотник типа МО-4 Водоизмещение 56 т. Скорость 26 узлов. Экипаж 22 чел. Вооружение: два 45-мм орудия, два 12,7-мм пулемёта Морской бронекатер типа МБК Водоизмещение 158 т. Скорость 13 узлов. Экипаж 39 чел. Вооружение: два 76-мм орудия (в танковых башнях), 37-мм орудие, два 12,7-мм пулемёта Миноносцы типа «Эльбинг» являлись крупными универсальными кораблями, предназначенными для эскортной службы и самостоятельных действий. Большое значение имело наличие на миноносцах мощной артиллерии — как среднекалиберной, так и скорострельной малокалиберной, представлявшей серьёзную угрозу для всех типов советских катеров. В то же время торпедное вооружение миноносцев было бесполезным против низкосидящих катеров. В свою очередь 45-мм и 76-мм артиллерия советских «мошек» (МО-4) и бронекатеров и, тем более, 20-мм орудия и пулемёты торпедных катеров едва ли могли причинить крупным немецким кораблям очень серьёзный ущерб. Единственным способом уничтожить противника у советских катерников была торпедная атака. В пользу советских торпедных катеров была их большая численность, позволявшая проводить сразу несколько атак одновременно, что, однако, требовало хорошей организации действий. К преимуществам немецких миноносцев, помимо их более мощного артиллерийского вооружения, можно отнести большую скорость. «Эльбинги» были быстроходней советских бронекатеров и катеров-охотников и сравнительно немного уступали в скорости большим торпедным катерам типа Д-3. Малые советские катера типов Ш-4 и Г-5 были гораздо быстроходней миноносцев противника, однако отличались плохой мореходностью, что снижало их боевую ценность. Ход сражения Бой охотников и бронекатеров На первом этапе бой с двумя немецкими миноносцами вели десять катеров 4-го дивизиона охотников и четыре бронекатера. Согласно мемуарам одного из катерников, сражение происходило при полном превосходстве советской стороны: Чтобы противник не скрылся в шхерах до подхода торпедных катеров, малые охотники завязали бой с кораблями врага. Охотники выскакивали из-за белой клубящейся дымзавесы и открывали по миноносцам шквальный огонь из всех пушек и пулемётов. Едва фашисты успевали ответить пятью-шестью залпами, как охотники снова скрывались за дымзавесой. Не опасаясь катеров, вооружённых малокалиберными пушками, противник самоуверенно шел прежним курсом. Однако, выскочив из-за дымзавесы в третий раз в десяти кабельтовых от кораблей, катера массированным артиллерийским ударом добились нескольких попаданий. На головном миноносце замолчало сначала одно орудие главного калибра, потом другое. На втором миноносце возник пожар. На обоих кораблях были пробиты борта, надстройки и дымовые трубы. Поняв, что охотники не столь уж безобидны, миноносцы начали поворот на обратный курс и наткнулись на низкие, едва заметные в тумане и клочьях дымзавесы малые канонерские лодки, имевшие мощную артиллерию в танковых башнях. Не обнаруживавшие себя до этого момента канлодки оказались в очень выгодной позиции: в «мёртвом», то есть не поражаемом с миноносцев, пространстве. Открыв огонь с малой дистанции, артиллеристы малых канлодок били на выбор по самым уязвимым местам вражеских кораблей, не обращая внимания на снаряды противника. На головном миноносце из-под палубы со свистом вырывался пар. В бортах чернели дыры. Замолчали ещё два орудия. Снаряд одной из канлодок разорвался на мостике второго миноносца В мемуарах тогдашнего командующего Балтфлотом столкновение наших сторожевиков с немецкими миноносцами выглядит по-иному: В 23 часа на севере внезапно появились силуэты двух довольно крупных кораблей. Гуськов повел отряд на сближение с противником. Гитлеровцы заметили наши катера на дистанции дальности артиллерийского огня, сразу же отвернули на обратный курс, предполагая, видимо, что у нас торпедные катера, и открыли огонь. Один из первых снарядов разорвался рядом с флагманским катером. Осколками был тяжело ранен М. В. Капралов (командир 4-го дивизиона охотников) Теперь было ясно, что отряд столкнулся с миноносцами, чье артиллерийское преимущество перед морскими бронекатерами бесспорно. Гуськов сообщил о ситуации Осипову, торпедные катера которого обеспечивали в этот момент высадку на остров Нерва Следует признать, что бой миноносцев и сторожевых катеров закончился в пользу немецкой стороны. Артиллерийским огнём противника были повреждены МО-106, флагманский катер дивизиона охотников, и два бронекатера - МБК-503 и МБК-505 . Очевидно, что наибольшая тяжесть боя пришлась именно на бронекатера, малая скорость которых не позволяла им быстро разорвать контакт с сильнейшим противником. Успехом было уже то, что советская сторона не потеряла ни один из своих катеров. Тут, видимо, свою роль сыграла и нерешительность немцев. Миноносцы при неожиданной встрече с советскими катерами приняли их за торпедные и, опасаясь торпедной атаки, отвернули назад, увеличивая дистанцию и открывая огонь уже на отходящем курсе. Таким образом, у катеров появилась возможность для отхода к Нерве. Что касается повреждений, якобы причиненных миноносцам артогнём с катеров, то их серьёзность вызывает сомнения. Бронекатера с наиболее сильной 76-мм артиллерией не имели приборов управления огнём, поэтому результативность их стрельбы в море по маневрирующим целям не могла быть высокой. Во всяком случае, последующий бой миноносцев с торпедными катерами показал, что корабли противника после схватки с «Истребительным отрядом» вполне сохранили свою боеспособность. Бой торпедных катеров После отхода охотников и бронекатеров в бой с немецкими миноносцами вступили подошедшие от острова Нерва торпедные катера. Они были организованы в три отряда под командованием Б. П. Ущева, Н. С. Иванова и В. И. Тихонова. Общее командование осуществлял командир дивизиона капитан 2-го ранга С. А. Осипов, уже прославленный к тому времени командир-катерник. Однако, по мнению командующего флотом, Осипов в начале боя дважды допустил серьёзную ошибку: Командир дивизиона либо погорячился, либо поторопился и принял неправильное решение: приказал атаковать миноносцы лишь одному отряду Ущева. Нападение в лоб не удалось. Ожесточенный огонь нанес катерам серьезные повреждения, а выпущенные торпеды прошли мимо цели. Этот неприятный урок должен был напомнить командиру дивизиона правила атаки торпедными катерами. Однако Осипов после отхода Ущева повторил локальную атаку силами отряда Тихонова. Снова наших катерников встретил энергичный отпор В первой атаке на миноносцы участвовали катера ТК-53, ТК-63 (типа Г-5) и ТК-153 (типа Ш-4). Выпущенные ими 6 торпед прошли мимо цели, все катера получили повреждения от ответного огня с миноносцев. Наиболее пострадал ТК-63, в который попало 3 снаряда (вероятно, малого калибра). Вторая атака также окончилась неудачно. Выпущенные торпеды не попали в цель, катера ТК-101 и ТК-103 (оба типа Г-5) были повреждены вражеским огнём. Тем не менее, две первые атаки торпедных катеров имели относительный успех. Немецкие миноносцы изменили курс и отошли к шхерам, что дало советским катерникам время приготовиться к следующей схватке. Около полуночи 20 июня Т-30 и Т-31 вновь приблизились к Нерве. На этот раз Осипов приказал атаковать противника одновременно всем своим катерам, у которых не было серьёзных повреждений и оставались торпеды. Катера под прикрытием дымовых завес шли в атаку двумя группами, зажимая миноносцы «в клещи». На этот раз артиллерийский огонь миноносцев, вынужденно распределённый на многие цели, оказался неэффективным. Два торпедных катера (оба типа Д-3): ТК-37 (командир ст. лейтенант В. Тараненко) и ТК-60 (командир лейтенант В. А. Бушуев) сумели прорваться с двух бортов на близкую дистанцию к миноносцу Т-31 и выпустить торпеды. Две из них в 0.03 поразили миноносец (по др. данным, попала только торпеда с ТК-37). Корабль получил тяжелые повреждения и в 0.30 затонул в точке с координатами 60°16’N, 28°17’O. Второй немецкий миноносец Т-30 поспешил покинуть место боя, не оказав помощи гибнущему Т-31. Советские катера также не задержались у места боя, подняв из воды только 6 немецких моряков. 86 немцев позднее спасли финские катера. 76 членов команды миноносца погибли. Значение сражения Благодаря успеху советских торпедных катеров, была снята угроза десанту на остров Нерва. К утру 20 июня советские морские пехотинцы закончили высадку. Остров стал важным опорным пунктом советского Балтийского флота и сыграл большую роль в последующих боевых действиях в этом районе. Миноносец Т-31 стал самым крупным боевым кораблем, потопленным во время войны надводными силами советского флота. Однако, поскольку в сводках Совинформбюро неоднократно объявлялось о потоплении вражеских миноносцев и более крупных кораблей, действительный успех советских катерников не получил должного признания. Последующие события Противник практически сразу принял решение отбить Нерву, для чего был сформирован более сильный отряд в составе миноносцев Т-30, Т-8 и Т-10, пяти тральщиков, четырёх сторожевых катеров, четырёх самоходных артиллерийских барж Кригсмарине и 20 финских катеров разных типов. В новом морском бою у Нервы 1 июля противнику удалось потопить артогнём советские торпедные катера ТК-63 и ТК-43 (оба типа Г-5), пытавшихся атаковать вражеские корабли К тому времени на острове были уже сооружены укрепления и установлена артиллерийская батарея. Обстрелы противником Нервы не смогли подавить береговую оборону, что заставило немцев и финнов отказаться от высадки десанта. Напишите отзыв о статье "Бой у острова Нерва" Примечания

Отрывок, характеризующий Бой у острова Нерва

– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.