Буркхардт, Иоганн Карл

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иоганн Карл Буркхардт
Johann Karl (позднее Jean Charles) Burckhardt
Научная сфера:

Астрономия

Место работы:

Бюро долгот

Учёное звание:

член-корреспондент СПбАН

Альма-матер:

Лейпцигский университет

Иоганн Карл Буркхардт (фр. Jean Charles Burchardt, нем. Johann Karl Burckhardt, 30 апреля 1773 — 22 июня 1825) — немецкий астроном и математик, позже натурализовался как французский гражданин и стал именоваться на французский манер Жан Шарль. Он запомнился, в частности, работами по фундаментальной астрономии и своей теорией движения Луны, которая широко использовалась для создания навигационных эфемерид Луны большую часть первой половины 19-го века.





Биография

Иоганн Карл Буркхардт родился в городе Лейпциге, там же он изучал математику и астрономию. Позднее он стал ассистентом в Готской обсерватории (находится в Тюрингии Германии) под руководством Франца Хавьера фон-Зака (Franz Xaver von Zach).

По рекомендации фон-Зака он перешел в обсерваторию Военной Школы (École militaire) в Париже, и поступил под руководство Жерома Лаланда[1]. Он получил должность астронома в Бюро долгот и получил сертификат о натурализации в качестве гражданина Франции в 1799 году.

Стал членом Института Франции (в области Наук и в области Искусств) в 1804. После смерти Лаланда в 1807, Буркхардт стал директором обсерватории Военной Школы.[2]

Научная деятельность

Буркхардт провёл обширные исследования орбит комет, в частности, исследовал комету 1770 года. На этом поприще он приобрёл значительную профессиональную репутацию.

В 1812 г. он опубликовал улучшенную теорию движения Луны[3] («улучшенную» по сравнению с теорией движения луны, созданной Лапласом). «Таблицы Луны» Букхардта, по видимому, являются первыми, созданными с использованием Метода наименьших квадратов для «подгонки» коэффициентов в соответствии с данными о наблюдениях луны (всего ок. 4000 коэффициентов). Комитет Бюро долгот (куда входили Лаплас, Деламбр, Бувар, Араго и Пуассон) пришел к заключению, что таблицы Буркхадта лучше в сравнении с таковыми от Бюрга.[4] И несколько десятилетий данные таблицы считались самыми точными из имеющихся в наличии. Они официально использовались для расчета эфемерид луны в Морском Альманахе (Nautical Almanac) с 1821 по 1861 годы (но в части расчета горизонтального паралакса луны с 1856 г. заменены улучшенными таблицами от Адамса). Таблицы Буркхадта в конце концов были полностью заменены для номеров Морского Альманаха с 1862 и далее новыми расчетами на основе более точной теории движения луны Ганзена.[5]

В честь Буркхадта назван кратер на Луне Буркхардт.

Напишите отзыв о статье "Буркхардт, Иоганн Карл"

Примечания

  1. Буркгардт // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. — СПб., 1907—1909.
  2. See pp.571-2 in Allgemeine Deutsche Biographie, Band 3, (Leipzig) 1876; also p.343 in Encyclopedie des Gens du Monde, tome 4, part 1, Paris 1834.
  3. J C Burckhardt, Tables de la Lune, in Tables Astronomiques, published by the Bureau des Longitudes de France Paris (Courcier) 1812; (revisions published 1825).
  4. See review of Burckhardt’s tables in von Zach's Monatliche Korrespondenz for June 1813, pp.520-532.
  5. Explanatory Supplement to the Astronomical Ephemeris, (London, 1961), sect.7B, pp.177-8.

Литература

  • Burckhardt, 1794, Methodus combinatorio-analytica, evolvendis fractionum continuarum valoribus maxime idonea, Leipzig.

Отрывок, характеризующий Буркхардт, Иоганн Карл

Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.