Венесуэльско-гайанские отношения

Венесуэльско-гайанские отношения

Венесуэла	Гайана

Венесуэльско-гайанские отношения — двусторонние отношения между Гайаной и Венесуэлой. Дипломатические отношения были установлены в 1966 году. Протяжённость государственной границы между странами составляет 789 км.

История

Отношения между Гайаной и Венесуэлой омрачены длительным территориальным спором. Требование Венесуэлы включить в свой состав богатую природными ископаемыми большую часть территории (5/8) Гайаны восходит к началу девятнадцатого века. Спор рассматривался международным арбитражным судом в 1899 году, по итогу рассмотрения дела было вынесено решение оставить эту часть территории Британской Гвиане. В 1962 году правительство Венесуэлы сделало заявление, что оно больше не будет придерживаться исполнения решения арбитражного суда 1899 года.

17 февраля 1966 года представители Великобритании, Гайаны и Венесуэлы подписали соглашение в Женеве, согласно которому комиссия, состоявшая из двух гайанцев и двух венесуэльцев, должна была провести границу между странами. Комиссия не смогла достичь соглашения, но обе страны договорились решить свой спор мирным путём. Однако отношения оставались напряжёнными. В феврале 1967 года Венесуэла наложила вето на просьбу Гайаны войти в состав Организации американских государств (ОАГ). Правительство Венесуэлы также попыталось саботировать планы гайанцев по развитию спорного региона: с венесуэльской поддержкой часть индейского населения подняла восстание в южной части Гайана-Эссекибо. 2 января 1969 года повстанцы предприняли неожиданную атаку на гайанский полицейский форпост и несколько сотрудников были убиты. Правительство Гайаны нанесло ответный удар по повстанцам с использованием полицейских и военных сил. Правительство Венесуэлы признало, что некоторые из боевиков прошли подготовку в их стране и что оно и дальше будет предоставлять убежище для повстанцев. Гайана подала протест на действия Венесуэлы в ООН. После этих событий Венесуэла оказалась в дипломатической изоляции, не в силах даже заручиться поддержкой своих соседей в Латинской Америке. В 1970 году международное давление на Венесуэлу привело к подписанию мирного соглашения, Гайана и Венесуэла договорились наложить двенадцатилетний мораторий на этот спор. Договор мог автоматически продлеваться, если ни одна из стран не заявила о своих намерениях пересмотреть его положения.

В 1981 году президент Венесуэлы Луис Эррера Кампинс объявил, что Венесуэла не будет продлевать действие договора, после чего отношения вновь обострились. Правительство Гайаны обвиняло Венесуэлу в сосредоточении войск в районе общей границы с целью вторгнуться в их страну. Правительство Венесуэлы опровергло это обвинение, заявив, что её войска просто принимали участие в регулярных учениях. Последующие события в виде аргентинского вторжения на Фолклендские острова в 1982 году и вторжения Соединённых Штатов в Гренаду были подвергнуты резкой критике со стороны Гайаны, которая опасалась, что этим примерам последует Венесуэла, чтобы решить свои территориальные вопросы силой.

В конце 1980-х годов отношения между странами улучшились, а в 1990 году Венесуэла поддержала вступление Гайаны в ОАГ. Хотя территориальный вопрос до сих пор остаётся нерешённым, для Гайаны миновала непосредственная угроза венесуэльского вторжения.

В 2013 году военно-морские силы Венесуэлы захватили геологоразведочное судно, проводившее работы в спорной исключительной экономической зоне, на которую заявили права как Венесуэла, так и Гайана.

См. также

• Гайанско-суринамские отношения

Источники

• [countrystudies.us/guyana/87.htm Венесуэльско-гайанские отношения на сайте countrystudies.us].  (англ.)

Отрывок, характеризующий Венесуэльско-гайанские отношения

– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».