Война за независимость Бразилии
| Война за независимость Бразилии | |||
 | |||
| Дата |
18 февраля 1822 — 8 марта 1824 | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
Победа Бразилии
| ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
| Общие потери | |||
| |||
Война за независимость Бразилии (порт. Guerra da Independência do Brasil) — вооруженный конфликт между самопровоглашённой Бразильской империей с одной стороны против португальских вооружённых сил с другой стороны, за независимость Бразилии от португальского владычества.
Содержание
Предыстория
В 1808 году португальская королевская семья, спасаясь от французских войск, бежала в Бразилию. Переезд королевского двора в колонию оживил её жизнь и стимулировал развитие. Даже после разгрома Наполеона король Жуан VI не хотел возвращаться в Европу, а в 1815 году управляемое им государство было преобразовано в Соединённое королевство Португалии, Бразилии и Алгарве.
В 1820 году в Португалии произошла революция, а в начале 1821 года была принята конституция по образцу Кадисской. Революционные волнения начались и в Бразилии. В феврале 1821 года в Баие был создан законодательный орган; в ответ король Жуан учредил в Рио-де-Жанейро парламент с ограниченными функциями, что ещё больше разожгло страсти. 26 февраля на главной площади города собралась толпа восставших солдат и агитаторов и потребовала принятия новой конституции, объявленной кортесами в Португалии. Их успокоил королевский сын Педру, объявивший, что король принимает конституцию. Два месяца спустя в Рио-де-Жанейро был создан Народный конвент; Педру собрал войска, и разогнал Конвент силой. Революция в Бразилии была подавлена, но нерешительность и мягкотелость, проявленные перед угрозой анархии, сильно повредили авторитету Жуана. Поэтому 22 апреля 1821 года король назначил своего сына регентом, а двумя днями позже уехал из Бразилии в Лиссабон. Покидая Рио-де-Жанейро, король наказал сыну:
«Если Бразилия решит стать независимой, то пусть это произойдёт под твоим руководством, а не под предводительством кого-либо из этих авантюристов, так как ты обязан уважать меня»
В Португалии король Жуан превратился в марионетку, оказавшись неспособным противостоять либеральному большинству в кортесах, которое назначало министров в Лиссабоне. Они решили, что должен быть положен конец квазинезависимости, которую Бразилия получила в 1807 году с приездом королевского двора. Португальскому командующему гарнизоном Рио-де-Жанейро, известному как «Легион», было приказано стать гарантом португальской власти в колонии. Эти проявления высокомерия Лиссабона способствовали объединению бразильцев вокруг энергичной фигуры молодого регента. Начало формироваться тайное движение сепаратистов за независимость, объединявшееся вокруг графа ду Аркуша, бывшего премьер-министром Педру. В своих секретных письмах из Лиссабона король Жуан рекомендовал сыну Педру сопротивляться поглощению Бразилии Португалией, так как это неминуемо бы привело к радикальной революции, подобной тем, что прокатились по Испанской Америке.
Ход событий
5 июня 1821 года «Легион» захватил власть в Рио-де-Жанейро, и в предъявленном Педру ультиматуме потребовал, чтобы Аркуш был смещён и была создана выступающая против независимости хунта (ставшая бы фактическим правительством). Так как португальские войска имели превосходство в численности и вооружении, Педру предпочёл подчиниться требованиям «Легиона», за что подвергся обструкции соратников, обвинивших его в предательстве интересов бразильцев. Два месяца спустя кортесы в Лиссабоне приказали ему вернуться в Европу, «чтобы завершить политическое образование»; на самом деле они боялись, что он попытается сам возглавить движение за независимость. В ответ Педру запросил мнение населения. Во все основные города Бразилии были направлены эмиссары с соответствующими вопросами, и получили ошеломляющий ответ: он должен остаться. 9 января 1822 года Педру произнёс историческую фразу: «Я остаюсь» (порт. Fico). Этот день вошёл в историю Бразилии как «День Фику».
Командующий «Легионом» генерал ди Авилеш расположил свои войска на господствующих высотах центра города, окружив Кампу-ди-Сантану, где Педру собрал своих сторонников. Возникло напряжённое противостояние. Авилеш колебался: он не мог отдать приказ напасть на наследника трона своей страны. Тем временем плохо организованная армия повстанцев стала окружать войска на высотах. Ди Авилеш отдал войскам приказ отойти обратно в Прайа-Гранди. Войска Педру отрезали португальский гарнизон от суши, он приказал кораблям для транспортировки войск стоять наготове в заливе. и сообщил ди Авилешу, что они должны отплыть в Португалию. Ди Авилеш предпочёл подождать подкреплений из-за моря, оставаясь на безопасных позициях. Педру вызвал дополнительные войска из провинций Минас-Жерайс и Сан-Паулу, подтянул пушки и занял форты Санта-Круш и Пику, стремясь запугать португальцев, после чего предъявил ультиматум: либо португальские солдаты грузятся на корабли, либо их перебьют. 15 февраля португальцы согласились погрузиться на предоставленные им корабли.
Педру сумел без борьбы подчинить себе провинции Минас-Жерайс и Сан-Паулу, однако затем получил письмо, сообщавшее, что губернатор Баии заявил об отказе подчиняться Педру, и что в Португалии готовится военная экспедиция ему на помощь. Тогда 7 сентября 1822 года на берегу реки Ипиранга Педру сорвал со своего мундира португальский герб, обнажил меч и объявил: «Моей кровью, моей честью и Богом я сделаю Бразилию свободной». Потом он добавил: «Настал час! Независимость или смерть! Мы отделены от Португалии». Его слова «Независимость или смерть» стали девизом бразильской независимости. 12 октября 1822 года Педру был провозглашён первым императором Бразилии, 1 декабря он был коронован.
Первой задачей свежепровозглашённого императора стала консолидация сил, выступающих за независимость. Северные провинции — Баия, Мараньон и Пара — были заняты португальскими войсками и лояльными Португалии латифундистами. Расстояния делали невозможными сухопутную экспедицию, нужно было добиваться господства на море. Случайно в середине марта 1823 года в Рио-де-Жанейро заехал знаменитый адмирал Кокрейн, перед этим командовавший флотами молодых латиноамериканских государств и разгромивший испанский флот в Тихом океане. Педру и Кокрейн понравились друг другу, и Кокрейн согласился поступить на императорскую службу.
В распоряжении Бразилии было всего восемь кораблей, из которых два не могли плавать в море, два можно было использовать только как брандеры, а пятый нуждался в серьёзном ремонте; в состав португальского флота входил линейный корабль, пять фрегатов, пять корветов, шхуна и бриг. Тем не менее Кокрейн попытался вступить в бой с португальцами, но выяснилось, что у экипажей отвратительная подготовка. Разгневанный Кокрейн, вернувшись в порт, перевёл на свой флагман «Педру Примейру» всех английских и американских моряков из экипажей других кораблей.
В июне 1823 года целью Кокрейна стал находившийся в руках португальцев порт Баия. Кокрейн вошёл на рекогносцировку в бухту Баии лично на своём флагмане. Узнав, что сам Кокрейн беспрепятственно проник в гавань, и мог легко уничтожить все корабли, командовавший в Баии генерал Мадейра перепугался. Кокрейн же предложил Мадейре сдаться, чтобы избежать жертв среди мирных жителей. Так как корабли Кокрейна блокировали порт, а гарнизон Баии нуждался в поставках продовольствия, 2 июля Мадейра решил эвакуировать гарнизон и большую часть населения на семидесяти транспортах в сопровождении тринадцати португальских боевых кораблей на более безопасную стоянку в Сан-Луиш-ди-Мараньон. Четыре корабля Кокрейна преследовали конвой, выдёргивая из него транспорты поодиночке. До того времени, как «Педру Примейру» получил повреждения, и конвой смог оторваться от преследования, была выведена из строя половина португальского гарнизона.
Исправив повреждения, Кокрейн кинулся к Сан-Луиш-де-Мараньону, и прибыл туда 26 июля, задолго до прихода португальцев. Губернатору было отправлено послание, сообщавшее, что португальский флот полностью уничтожен, а «Педру Примейру» — головной корабль мощной бразильской эскадры. Губернатор Сан-Луиш-де-Мараньона поверил посланию, и эвакуировал португальский гарнизон в Португалию, а силы Кокрейна заняли оборону.
Узнав, что Мараньон находится под контролем Кокрейна, Мадйера направил свой флот к последнему укреплению португальцев — Парэ Но Кокрейн уже отправил туда на захваченном корабле капитана Гренфелла, чтобы повторить трюк. Власти города прекрасно понимали, что без помощи извне им не выстоять, а из двух роялистских армий, которые могли бы им помочь, одна была на пути в Португалию, а другая ещё не прибыла из Мараньона, и 12 августа они сдались. В результате под властью Педру оказалась вся северная Бразилия.
Итоги
В 1823 году в результате восстания Вилафранкады[pt] в Португалии король Жуан VI вновь получил контроль над страной. Он отправил эмиссара в Бразилию, но тому не позволили даже высадиться на берег. Частным образом Жуан сообщил Педру, что не может признать независимость Бразилии, поскольку опасается растущей оппозиции в Португалии, но никогда не пошлёт войска для ликвидации независимости.
В 1825 году при посредничестве Великобритании в Рио-де-Жанейро был подписан португальско-бразильский договор, в соответствии с которым Португалия признала независимость Бразильской империи.
Источники
- Р.Харви «Освободители» — Москва: «АСТ», 2004. ISBN 5-17-019174-X
Напишите отзыв о статье "Война за независимость Бразилии"
Отрывок, характеризующий Война за независимость Бразилии
На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
