Война за португальское наследство
| Война за португальское наследство | |||
 | |||
| Дата |
1580-1583 | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог | |||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Война за португальское наследство — война, шедшая с 1580 по 1583 годы между двумя основными претендентами на португальскую корону: Антонио из Крату, первоначально провозглашённым королём Португалии, и Филиппом II Испанским, который в итоге и занял португальский трон как Фелипе I.
Предыстория
Энрике был самым младшим братом короля Жуана III и поэтому считалось, что его шансы на престол ничтожны, так что он выбрал духовную карьеру и стал кардиналом. После смерти брата, начиная с 1557 года, Энрике был регентом при своем внучатом племяннике Себастьяне I. Когда Себастьян I погиб во время военной авантюры в Марокко, Энрике как последний представитель династии получил престол Португалии. Он решил отказаться от духовных титулов и жениться для продолжения династии, однако папа римский Григорий XIII, поддерживавший Габсбургов, не освободил его от священнических клятв. Энрике умер, не назначив Регентский Совет, который мог бы выбрать преемника на трон.
На португальский престол образовалось несколько претендентов: Катерина (единственный живой законный потомок короля Мануэла I), её племянник Рануччо (герцог Пармский), Филипп II (король Испании) и Антонио из Крату. В соответствии с феодальным правом, наибольшими правами обладал Рануччо, как ближайший мужской родственник Катерины, затем сама Катерина, затем Филипп (тоже потомок Мануэла — но по женской линии, через свою мать), и Антонио (внук Мануэла, но — внебрачный сын).
Так как самому Рануччо было в этот момент всего 11 лет, а его отец — Алессандро Фарнезе — был подчинённым испанского короля (другого претендента на португальский престол), то на его правах не сильно настаивали. Младшая сестра его матери — Катерина — напротив, очень настаивала на своих правах, и её позицию подкрепляла позиция её мужа Жуана I, герцога Браганса, который сам был потомком внебрачного сына короля Жуана I. Герцогиня проживала в Португалии и находилась в дееспособном возрасте, так что ей препятствовали лишь пол (в Португалии не было принято, чтобы страной правили женщины), и то, что она была второй дочерью (то есть, с точки зрения генеалогии существовали более приоритетные претенденты).
Филипп, стремясь объединить Испанию и Португалию, попытался подкупить Жуана, чтобы тот уговорил жену отказаться от своих прав. Жуану был предложен пост вице-короля Бразилии, пост магистра Ордена Христа, право ежегодно посылать собственный корабль в Индию, а его дочь должна была выйти замуж за Диего, принца Астурийского (сына Филиппа, в то время — наследника престола). Однако герцог Браганса отказался от этих предложений.
Боевые действия
Надежды Катерины пошли прахом, когда националисты (желавшие, чтобы Португалия осталась независимым государством) 24 июля 1580 года провозгласили в Сантарене королём Португалии и Алгарве Антонио из Крату. Однако он правил в Континентальной Португалии лишь 33 дня: 25 августа испанская армия, которой командовал герцог Альба, разбила португальцев в сражении при Алькантаре. Два дня спустя испанцы вступили в Лиссабон.
В начале 1581 года Антонио бежал во Францию, а затем, воспользовавшись тем, что испанские войска не заняли Азорские острова, отплыл туда с отрядом французских искателей приключений, которым командовал флорентийский кондотьер Филиппо Строцци, однако испанский флот под командованием Альваро де Басана разбил португальскую флотилию в ходе сражения при Понте-Дельгада 26-27 июля, а в следующем году отвоевал острова для своего короля, полностью подавив мятеж.
Последствия
Победа испанцев на море привела к быстрому завоеванию испанцами Азорских островов, что завершило включение Португалии в состав Испанской империи. Португальские кортесы в Томаре в 1581 году признали Филиппа II королём Португалии под именем Фелипе I. Начался период, известный как «Иберийская уния».
Напишите отзыв о статье "Война за португальское наследство"
Отрывок, характеризующий Война за португальское наследство
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
