Вронский, Макар Кондратьевич

Макар Кондратьевич Вронский
Макар Кіндратович Вронський
Место рождения:	Борисов, Минская губерния, Российская империя
Жанр:	скульптор
Учёба:	КГХИ
Награды:
Звания:	народный художник УССР (1963)
Премии:

Мака́р Кондра́тьевич Вро́нский (укр. Мака́р Кіндра́тович Вро́нський; 1910 — 1994) — украинский советский скульптор, педагог, профессор (1963).

Биография

Родился 1 (14 апреля) 1910 года в Борисове (ныне Минская область, Беларусь). В 1945 году окончил Киевский художественный институт. Ученик М. И. Гельмана и М. Г. Лысенко.

С 1949 года — преподаватель, а с 1963 года — профессор КГХИ. Воспитал многих талантливых учеников. Мастерскую Вронского окончили В. Виноградский, В. Головко, В. В. Гречаник, С. Гонтарь, П. Ф. Кальницкий и др.

Умер 13 ноября 1994 года.

Творчество

Работал в области станковой и монументальной пластики. Скульптурные работы — статуи, бюсты, барельефы и т. д. — выполнены в гипсе, дереве, мраморе, бронзе. В своих работах запечатлел портреты выдающихся личностей. Участвовал во множестве художественных выставок.

Авторству скульптора принадлежат многие памятники на территории Украины и за границей. Среди наиболее известных:

• Монумент в честь борьбы украинского народа под предводительством Б. Хмельницкого на Замковой горе (Чигирин, 1967; реконструкция 1974),
• «Декабристы в Каменке» (1975, в соавторстве),
• несколько памятников Т. Г. Шевченко
  • Торонто (1949—1950),
  • Черкассы (1964),
  • Сталино (1955, в соавторстве с А. П. Олейником)
  • Шевченко (Казахстан, совместно с В. В. Сухенко и архитектором Е. Б. Фёдоровым, 1982)

• М. М. Коцюбинскому (Винница, 1989, в соавторстве)
• памятник Ленину (Харьков) (в соавторстве),
• Д. З. Мануильскому (Киев, 1966),
• Героям демонстрации 1935 (пгт. Колки (Волынская область), 1975),
• А. В. Иванову (Киев, 1976)
• мемориал Вечной Славы (Луцк, 1977)

Также широко известна одна из его ранних работ — композиция «Устим Кармелюк» (1948). Барельефный бюст Ф. Э. Дзержинского в подземном переходе у входа на станцию «Дзержинская» (ныне — «Лыбедская») Киевского метрополитена (1984)., а также скульптурные портреты И. П. Кавалеридзе (1957), Н. М. Амосова.

Заказы на памятнику В. И. Ленину скульптор получал регулярно и выполнял их очень быстро, по два в год. Его монументы вождю были установлены на площадях Днепропетровска, Харькова, Кривого Рога, Житомира, Ровно и др.

• M Kotsubinsky 2007 G1.jpg

  Памятник Михаилу Коцюбинскому в Виннице

• 2014. Харьков 015.jpg

  Памятник Ленину в Харькове

• Rise up, Ukraine! (Donetsk) 12.JPG

  Памятник Тарасу Шевченко в Донецке

Награды

• народный художник УССР (1963)
• орден Трудового Красного Знамени
• орден Дружбы народов
• орден Отечественной войны II степени (6.4.1985)
• медали
• Сталинская премия второй степени (1951) — за памятник Т. Г. Шевченко в Сталино
• Государственная премия УССР имени Т. Г. Шевченко (1984)— за памятник Т. Г. Шевченко в городе Шевченко Мангышлакской области КССР

Литература

• Украинский советский энциклопедический словарь: в 3-х т. Т. 1: А—Капсюль. — К.: Глав. Ред. УСЭ, 1988. — С. 347

Ссылки

• [www.calendarium.com.ua/ua/makar_vronskii Макар Вронський] (укр.)

Отрывок, характеризующий Вронский, Макар Кондратьевич

В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.