Гадюка (повесть)
| Гадюка | |
 Обложка издания 1937 года | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: |
1928 |
| Дата первой публикации: | |
|
[az.lib.ru/t/tolstoj_a_n/text_0100.shtml Электронная версия] | |
«Гадюка» — повесть А. Н. Толстого, впервые напечатанная в журнале «Красная новь» в 1928 году с подзаголовком «Повесть об одной девушке».[1] Авторская дата — 15 июля 1928 года.[2] В основе сюжета «Гадюки» — судьба знакомой Толстого — Т. Сикорской; выйдя из богатой семьи, она стала активным борцом за дело народа.
Сюжет
Повесть рассказывает о трёх этапах жизни Ольги Вячеславовны Зотовой. Она дочь купца второй гильдии старообрядца Зотова, жила в Казани. Однажды ночью на дом напали грабители, убили родителей, подожгли дом. Раненую Ольгу успели спасти. Она помнила, что одним из убийц её родителей был бывший гимназист Валька Брыкин. Ольгу отправили в госпиталь, где она лежала вместе с ранеными красноармейцами. Она познакомилась с красным командиром Емельяновым. Вскоре город захватили белочехи, Ольгу по доносу Вальки посадили в тюрьму. В тюрьме её продержали два месяца, при подходе к городу красных всех заключённых расстреляли, в Ольгу стрелял сам Валька. «Ольга Вячеславовна действительно была живуча, как гадюка», — полумёртвую среди убитых её нашёл кавалерист Емельянов и спас, найдя «старорежимного профессора» медицины.
Ольга влюбилась в Емельянова и пошла за ним на войну. Она была зачислена бойцом кавалерийского эскадрона в его полк в должности вестового (никто из бойцов не поверил бы, узнав, что Зотова — деви́ца). Полк пошёл в дерзкий рейд по врангелевским тылам, при выходе из рейда Емельянов и несколько коммунистов пошли на верную смерть, чтобы убрать заграждение с моста. Дальнейший прорыв возглавила Ольга и была ранена. Выйдя из лазарета, она снова пошла воевать, скиталась по всей стране, пока война не кончилась. «За женщину её мало кто признавал, была уж очень тоща и зла, как гадюка».
После окончания войны Ольга стала «писчебумажной барышней» в учреждении. «В двадцать два года нужно было начинать третью жизнь». Соседи по коммунальной квартире и коллеги всячески издевались над ней и прозвали «гадюкой». Ольга влюбилась в директора Махорочного треста, но он резко отверг её из-за клеветы завистников и женился на смазливой секретарше Лялечке, её соседке. Та, возмущённая интересом Ольги к её новому мужу, пришла скандалить и показала свидетельство из ЗАГСа. Ольга не выдержала и схватилась за револьвер. «Из горла вырвался вопль… Ольга Вячеславовна выстрелила и — продолжала стрелять в это белое, заметавшееся перед ней лицо…». После этого она пришла в милицию, призналась в совершённом преступлении и хотела совершить самоубийство, но ей помешали.
Работа над произведением
Алексей Толстой начал писать повесть после окончания второй части романа «Хождение по мукам» — «Восемнадцатый год». По идейному замыслу «Гадюка» перекликается с повестью Толстого «Голубые города» (1925). В одном из писем 1928 года автор сообщал:
Я начал писать рассказ, очень трудный, и работа идёт медленно и трудно. Не знаю — должно быть, сказывается усталость после романа. Всё же надеюсь в десять дней его закончить.[3]
В 1934 году повесть была опубликована в отдельном издании «Библиотека начинающего читателя» (издательство «Художественная литература») с существенными изменениями. В кратком предисловии к книге сказано:
«Гадюка», или, как сказано в подзаголовке, «Повесть об одной девушке», для настоящего издания заново просмотрена и отредактирована автором. В результате этого повесть, не изменившись по существу, стала более сжатой и для начинающего читателя более доступной по языку.[2]
В частности, для этого издания к повести была дописана концовка: «Через две недели в народном суде слушалось дело Ольги Вячеславовны Зотовой… Суд… Нет, пусть лучше сами читатели судят и вынесут приговор…»[2]
В 1944 году повесть вошла в сборник Толстого «Повести и рассказы (1910—1943)» с возвращениями некоторых ранее вырезанных отрывков и изменениями. Включая повесть в сборник, автор восстановил сделанные ранее сокращения и сделал исправления, отличающийся от тех, которые были сделаны в 1934 и 1937 годах.[2]
Резонанс
«Гадюка» взволновала читателей. Повесть обсуждалась на читательских конференциях, в некоторых местах устраивались показательные суды по «делу Зотовой», в которых иногда даже принимали участие настоящие судьи и прокуроры.[2].
Алексей Толстой ответил на присланный отзыв рабочих о «Гадюке». В нём автор отстоял принцип правдивого художественного воплощения образа и выступил против популярного абстрактного образа «идеального героя». В ответе Толстой писал:
Товарищи, в общем, правильно ставят вопрос: Ольга совершила преступление потому, что до конца не была перевоспитана Красной Армией, одной ногой стояла в новой жизни, а другой в старой (откуда вышла). Это и не позволило ей стать выше личной обиды, и места в созидательной жизни она найти себе не могла.
Это всё верно. Но дальше товарищи ошибаются, упрекая меня в том, что я не захотел до конца перевоспитать Ольгу, поднять её до высоты, когда она знала бы, за что дралась в 19 году, когда в годы нэпа она сознательно пошла бы на партийную работу, когда задачи революции стали бы для неё выше её личных дел.
Я нарочно написал Ольгу такой, какая она есть. Не нужно забывать, что литература: 1) описывает типичных живых людей, а не идеальные абстрактные типы (Ольга была одним из живых типов эпохи нэпа. Сейчас таких людей уже нет) и 2) что время, в которое Ольга совершила своё преступление, было до начала пятилеток, то есть в то время, когда не началось ещё массовое перевоспитание людей.
Для перевоспитания людей нужно изменить материальные и общественные условия. Не забывайте, что в эпоху нэпа был ещё жив и кулак, и единоличник, и купец, и концессионер. И перед всей страной не был ещё поставлен конкретный план строительства бесклассового общества… Тогда такой, как Ольга, легко было соскользнуть к индивидуализму.[2]
Толстой также послал ответ участникам читательской конференции в Петрозаводске, на которой разбиралось дело Зотовой, в котором писал:
Дорогие товарищи! …Вы рассудили правильно, по советской совести, как должно судить в нашем бесклассовом обществе, борющемся с тяжёлыми, отвратительными пережитками. Зотова сама прекрасно понимает бессмысленность и преступность своего выстрела. Не выстрелами мы боремся за повышение нашей культуры и за очищение нашего общества от всяких буржуазных пережитков. Зотова прекрасно понимает, что своим выстрелом она сама себя отбросила на уровень тех людей, с которыми боролась, которых ненавидела. Зотова сама себя жестоко осудила и наказала, и наше общество должно ей помочь подняться.
Эту мысль, хотя и не совсем так высказанную, и выразил ваш суд над «Гадюкой».[4]
Адаптации
В 1965 году на киностудии им. Довженко режиссёром Виктором Ивченко был снят одноименный фильм[5], в главной роли Нинель Мышкова.
В 2008 году Новосибирский театр музыкальной комедии представил премьеру мюзикла Александра Колкера «Гадюка»[6]
Напишите отзыв о статье "Гадюка (повесть)"
Примечания
- ↑ [fantlab.ru/work44842 Лаборатория Фантастики. Гадюка]. Проверено 13 сентября 2010.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Алексей Николаевич Толстой. Собрание сочинений. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958. — Т. 1. — С. 180-221, 818-820. — 628 с.
- ↑ Письмо к Н. В. Крандиевской-Толстой, без даты, из архива А. Н. Толстого.
- ↑ Алексей Николаевич Толстой. Полное собрание сочинений. — Т. 13. — С. 595.
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=PkRqtfwggpE Фильм на YouTube]
- ↑ [afisha.megansk.ru/archives/885 Мировая премьера в Театре музыкальной комедии: «Гадюка» Александра Колкера]
|
Гадюка в Викицитатнике? |
|---|
Ссылки
- [az.lib.ru/t/tolstoj_a_n/text_0100.shtml Гадюка] в библиотеке Максима Мошкова
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гадюка (повесть)
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.
В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
