Гарнич-Гарницкий, Фёдор Минич

Фёдор Минич Гарнич-Гарницкий
Дата рождения:	1834(1834)
Дата смерти:	19 ноября 1908(1908-11-19)
Место смерти:	Владикавказ
Страна:	Российская империя Российская империя
Научная сфера:	химия
Место работы:	Харьковский университет, Киевский университет
Альма-матер:	Харьковский университет

Фёдор Ми́нич Гарнич-Гарницкий (1834—1908) — доктор химии, заслуженный ординарный профессор Киевского университета.

Биография

Православный. Из дворян Полтавской губернии.

Окончил Полтавскую гимназию (1852) и физико-математический факультет Харьковского университета со степенью кандидата естественных наук (1856). В 1858—1859 годах за собственный счет занимался в лаборатории Вюрца в Париже, а также в лабораториях при Гейдельбергском и Геттингенском университетах.

По возвращении из-за границы в 1861 году был определен сверхштатным старшим учителем в 1-ю Харьковскую гимназию, с прикомандированием к Харьковскому университету для занятий в качестве помощника лаборанта при химической лаборатории. Вместе с тем читал для студентов медицинского факультета физику, по найму. В 1863 году, выдержав испытания на степень магистра химии, был командирован за границу с ученой целью на два года и причислен к Министерству народного просвещения с увольнением от должности учителя. 13 октября 1865 года, по защите диссертации pro venia legendi, допущен был к чтению в Харьковском университете курса органической химии в качестве приват-доцента. После защиты диссертации «Синтез бензойной и коричной кислот» был удостоен степени магистра химии и 4 апреля 1866 года утвержден, согласно избранию, доцентом по кафедре химии. 25 апреля 1867 года, после защиты диссертации «Образование органических соединений из элементов угольной кислоты», был утвержден в степени доктора химии, 7 мая того же года избран экстраординарным профессором по кафедре химии, а 10 декабря 1868 года — и ординарным профессором по занимаемой кафедре. Между прочим, вывел собственный сорт груши Бере, о котором положительно отзывались И. В. Мичурин и Л. П. Симиренко.

В 1870 году был перемещен ординарным профессором по кафедре химии в университет св. Владимира. Здесь читал студентам естественного отделения неорганическую химию, а в 1877—78 году — и органическую химию. С 1879 года преподавал студентам-медикам курс общей химии. Заведовал химической лабораторией и руководил практическими занятиями студентов. Кроме того, несколько раз читал публичный курс химии. 15 мая 1883 года награждён чином действительного статского советника. 25 сентября 1885 года назначен деканом физико-математического факультета, в каковой должности состоял до 1890 года. В том же году был удостоен звания заслуженного ординарного профессора.

Помимо отдельных работ напечатал ряд техно-химических популярных статей в разных ежедневных газетах. В 1869 году командировался в Москву на 2-й съезд естествоиспытателей и в Харьков на 4-й съезд русских сельских хозяев, в 1876 году — в Варшаву на съезд естествоиспытателей, в 1883 году — в Одессу на 7-й съезд естествоиспытателей. С 1858 года состоял членом Парижского химического общества, с 1870 года — Киевского общества естествоиспытателей, с 1871 года — Русского химического общества. Также был членом Императорского Вольного экономического общества

В Киеве владел особняком в псевдоготическом стиле по Пушкинской улице, 34, который в 1890 году продал купцу 1-й гильдии Тульчинскому. Не был чужд общественной деятельности. С 1875 года состоял товарищем председателя Киевского Славянского благотворительного общества, некоторое время исправлял должность председателя общества, а в 1889 году был избран его почетным членом. Во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов организовал и возглавил в Киеве комитет для сбора пожертвований на покупку хины и снабжения этим противолихорадочным средством войск, расположенных в болотистых местностях по берегам Дуная. С одним из транспортов хинной настойки лично отправился в Болгарию, где удостоился быть принятым в Императорской главной квартире в Горном Студне. За эту поезду был удостоен редкой для гражданского лица награды — ордена св. Владимира 3-й степени с мечами.

В 1891 году, по окончании 30-летия преподавательской службы, оставил университет и перешел на службу в Министерство государственных имуществ, где одно время состоял членом совета министерства. В последней должности принимал участие в разного рода комиссиях по исследованию сельскохозяйственных вопросов. Дважды командировался министерством в Сибирь для ознакомления на месте с разного рода отраслями сельскохозяйственной производительности. В 1898 году был назначен заведующим вновь учрежденной Туркестанской сельскохозяйственной опытной станцией в окрестностях Ташкента. В 1901 году вышел в отставку и большей частью проживал в Санкт-Петербурге.

Скончался 19 ноября 1908 года во Владикавказе после непродолжительной тяжкой болезни.

Семья

Был женат на Марии Михайловне Поляковой (ум. 1891), имел пять детей, среди которых:

• Евгений (1862—1936), киевский врач и общественный деятель. В эмиграции в Югославии.
• Фёдор (1867—1916), председатель первого русского «Геркулес-клуба», директор Императорской Карточной фабрики в Петербурге.
• Владимир (1871—1920), окончил Елисаветградское кавалерийское училище (1895), с 1899 года служил в пограничной страже, сперва в Аму-Дарьинской, а затем в Закаспийской бригаде, штабс-ротмистр. С 1912 года — чиновник особых поручений VII класса при Переселенческом управлении ГУЗиЗ, в Первую мировую войну — полковник 434-го пехотного Череповецкого полка. Расстрелян Одесской ЧК в апреле 1920 года по обвинению в «контрреволюции».

Награды

• Орден Святого Станислава 2-й ст. с короной (1872)
• Орден Святой Анны 2-й ст. (1875)
• Орден Святого Владимира 3-й ст. с мечами (1879)
• Орден Святого Станислава 1-й ст. (1 января 1887 года)

Сочинения

• Sur la synthèse du chlorure de benzoyle et de i'acide benzoïque // Comptes rendus de l'Acad. des sciences, 1864.
• Sur une méthode générale de synthèse des acides gros volatils // Comptes rendus de l'Acad. des sciences, 1865.
• Sur les combinaisons de la glycérine avec les aldéhydes.
• Синтез бензойной и коричной кислот. — Харьков, 1866.
• Образование органических соединений из элементов угольной кислоты — Харьков, 1867.
• О необходимости и возможности снабжения Юго-Западного края каменным углем Донецкого каменноугольного бассейна // Записки Киев. отделения Рус. Технич. Общ. по свеклосахарной промышленности, 1871 г.
• Аналитические таблицы для студентов. — Киев, 1878.
• О действии ацетилена и окиси углерода в аммониакальном растворе полухлористой меди (сообщ. на 7-м съезде естеств. в Одессе, 1883 г.)
• Действие анилина и его гомологов на полухлористую медь (сообщ. на том же съезде)
• Из поездки по Восточной Сибири. — СПб., 1894.
• Дикорастущие виноградные лозы в горах Туркестанского края. — СПб., 1903.

Источники

• Гарнич-Гарницкий, Федор Минич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Гарнич-Гарницкий, Федор Минич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского университета Св. Владимира (1834—1884). — Киев, 1884.
• Список лиц, служащих по ведомству Министерства народного просвещения на 1891 год. — СПб., 1891. — С. 532.
• Список чинам Министерства земледелия и государственных имуществ на 1900 год. — СПб., 1900. — С. 220.
• Киевлянин, №330. — 28-го ноября 1908 года. — С. 3.
• [www.alyoshin.ru/Files/publika/malakov/malakov_059.html Ольга Друг і Дмитро Малаков, Особняки Києва: Пушкинська, 34]  (укр.)

Отрывок, характеризующий Гарнич-Гарницкий, Фёдор Минич

Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых: