Симиренко, Лев Платонович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Симиренко.
Симиренко Лев Платонович
укр. Симиренко Левко Платонович
Дата рождения:

18 февраля 1855(1855-02-18)

Место рождения:

село Млиев,
Городищенская волость,
Черкасский уезд,
Киевская губерния
(ныне Черкасская область)

Дата смерти:

6 января 1920(1920-01-06) (64 года)

Место смерти:

село Млиев

Страна:

Российская империя Российская империя

Научная сфера:

Садоводство

Известен как:

Основоположник нового производственно-биологического направления в мировой помологии и сортоведении.

Лев Платонович Симиренко (укр. Левко Платонович Симиренко; 1855—1920) — украинский и советский селекционер-плодовод, помолог.

Автор широко известного сорта яблони «Ренет Симиренко». Отец Владимира Симиренко.

Жизнь его оказалась удивительно сложной, достаточно сказать, что и сегодня можно прочитать биографии Льва Платоновича Симиренко, написанные будто бы о совершенно разных людях — о пламенном революционере, народовольце — и об учёном-садоводе, автором книг по помологии, и многих сортов, включая знаменитый Ренет Симиренко.





Биография

Л. П. Симиренко родился 6 февраля (18 февраля по новому стилю) 1855 года в с. Млиев Городищенской волости Черкасского уезда Киевской губернии (ныне Черкасская область Украины) в семье коммерции советника, украинского промышленника-сахарозаводчика и садовода — Платона Симиренко.

В 1873 году, после окончания гимназии, поступил на физико-математический факультет Киевского университета, а вскоре перешёл на естественный факультет Новороссийского (ныне Одесского) университета. Как в Киеве, так и в Одессе Симиренко принимает активное участие в студенческом революционном движении. Трижды его арестовывали и содержали в тюрьмах за распространение запрещённой литературы и оказание материальной помощи народовольцам. В 1878 году, сразу же после окончания университета, его в административном порядке ссылают в г. Красноярск. Будучи в ссылке, он не прекратил своей революционной деятельности, за что некоторое время его содержали в одиночном заключении в Красноярском тюремном замке, а впоследствии перевели в отдалённую от большого сибирского тракта местность — в Балаганск, Иркутской губернии, где он провёл два последних года своей ссылки.

В 1887 году Симиренко вернулся из ссылки. Ему было разрешено поселиться на родине, в селе Млиев, без права проживания в столичных и губернских городах России. В течение последующих 12 лет он находился под надзором полиции.

Поселившись в Млиеве, Лев Платонович всецело посвятил себя делу развития отечественного садоводства.

Критически оценивая состояние промышленного садоводства России, он отмечал, что одной из главных причин низкого уровня нашего плодоводства является отсутствие необходимых знаний о сортах. Им указывалось на необходимость закладки при питомниках коллекционных садов, где можно было бы наглядно знакомиться с сортами и дёшево выращивать плодовые деревья лучших сортов, выдерживающих низкие температуры.

Лев Платонович принялся за осуществление своей давнишней мечты — создание такого хозяйства, которое представляло бы собой научную лабораторию по садоводству. С этой целью он в 1887 году организовывает первый в России помологический питомник и маточный сад, который вскоре стал единственной в России и одной из богатейших в Европе помологической коллекцией плодовых и ягодных растений. Симиренко поставил перед собой задачу всесторонне изучить собранные им сорта, в частности отношение их к климату, почве, влаге, стойкости против вредителей болезней, вкусовые достоинства плодов, лёжкость и прочие качества с тем, чтобы отобрать лучшие и рекомендовать их для массового разведения в промышленных и любительских садах.

Симиренко устанавливает деловые связи со всеми известными тогда плодоводами России, в том числе и с И. В. Мичуриным; собирает саженцы и черенки из разных мест Украины, Крыма, Кавказа, Молдавии, Прибалтики; устанавливает связи с различными фирмами и частными лицами Германии, Франции, Бельгии, Голландии, Австро-Венгрии, Италии, США и других стран мира и получает от них посадочный материал почти всех известных в то время сортов плодовых и ягодных культур.

К 25-летию существования питомника в его маточном саду насчитывалось 900 сортов яблони, 889 — груши, 81 — сливы, 350 — черешни и вишни, 115 — персика, 56 — абрикоса, 165 — крыжовника, 45 — ореха. Здесь была собрана коллекция цветочных и декоративных растений: 927 форм роз, 305 разновидностей хвойных деревьев и кустарников и много других декоративных растений. Всего в коллекции маточных насаждений было свыше 3000 разных сортов, форм и видов растений.

В 1888 году Симиренко впервые приезжает в Крым, в Ялту:

«Я более чем неравнодушен к Крыму, к его дивным картинам природы, к его горам, к его воздуху… С ним у меня связано много самых светлых переживаний, и при каждом новом посещении этого чудного края я оказываюсь опять и опять во власти каких-то жгуче опьяняющих ощущений, как и в самый первый приезд туда».

Начиная с 1889 года Л. П. Симиренко в течение 20 лет тщательно изучает крымское промышленное плодоводство, его историю, культуру, сортимент, агротехнику и экономику. Результаты этих исследований он излагает в фундаментальном труде «Крымское промышленное плодоводство», который вышел в свет в 1912 году.

После Великой Октябрьской социалистической революции Л. П. Симиренко остался в Млиеве, продолжая отдавать все силы и знания делу дальнейшего развития садоводства. Приказом Киевского губревкома Л. П. Симиренко был назначен директором и научным руководителем созданного им Питомника.

В это время он продолжал обобщать более чем 30-летний опыт своей работы по сортоизучению плодовых и ягодных культур. Им уже завершалась большая работа — «Помология − иллюстрированное описание маточных сортиментов Питомника», но 6 января 1920 года (24 декабря 1919 года по старому стилю) Л. П. Симиренко трагически погиб. Ученого убили в ночь перед Рождеством 1920 года в собственном доме. По официальной версии советских времен, его застрелил случайный солдат из деникинских последышей. По другой, - преступление совершил агент ВЧК, с провокационной целью засланный в местный партизанский отряд, который действовал против советской власти - земляк Симиренко. Обстоятельства убийства и его мотивы по сей день остаются загадочными.

Заслуги

  • Лев Платонович Симиренко Был избран членом-корреспондентом Бельгийского общества садоводов, а в 1895 году — Почётным членом Французского национального помологического общества.
  • Труд Симиренко «Крымское промышленное плодоводство» был удостоен в 1913 году Золотой медали Французского национального общества садоводства, Большой Золотой медали имени Стевена на Всероссийской выставке плодоводства и в 1914 году — Большой Золотой медали города Петрограда на Международной выставке садоводства.

Работа по созданию новых сортов

В 1912 году, в 25-летний юбилей Помологического рассадника Л. П. Симиренко, в коллекционном и маточном садах насчитывалось почти 3000 сортов различных плодовых, ягодных, орехоплодных и цветочно-декоративных растений, в том числе яблони — 900, груши — 889, черешни и вишни — 350, персика — 115, абрикос — 56, крыжовника — 166, ореха — 45. Кроме того, в них было собрано большое количество сортов роз (937), сирени и 305 разновидностей хвойных деревьев и кустов[1].

Ренет Симиренко

«Происхождение сорта неизвестно. Старый ли это сорт, пришедший с Запада, который приобрёл в наших условиях присущие ему качества? А может быть, это яблоко родилось от случайного посева зерна Платонова (отцовского) хутора?»
Л. П. Симиренко

Память

Труды

  • Л. П. Симиренко «Крымское промышленное плодоводство» (1-й том — 1912 г.)
  • Л. П. Симиренко «Помология» (в 3-х томах) 1972—1973

Напишите отзыв о статье "Симиренко, Лев Платонович"

Примечания

  1. ↑ [www.day.kiev.ua/88662/ Первый украинский «яблочник» /ДЕНЬ/]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Симиренко, Лев Платонович

– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Симиренко,_Лев_Платонович&oldid=81456702»