Генрих Реффле фон Рихтенберг

Генрих Реффле фон Рихтенберг нем. Heinrich Reffle von Richtenberg<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Генрих Реффле фон Рихтенберг</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Великий магистр Тевтонского ордена
1470 — 1477
Предшественник:	Генрих Рёйсс фон Плауэн
Преемник:	Мартин Трухзес фон Ветцхаузен
Вероисповедание:	католицизм
Рождение:	около 1415 Швабия
Смерть:	20 февраля 1477(1477-02-20) Кёнигсберг
Место погребения:	Кафедральный собор Кёнигсберга

Генрих Реффле фон Рихтенберг (нем. Heinrich Reffle von Richtenberg; около 1415, Швабия — 20 февраля 1477, Кёнигсберг) — 33-й великий магистр Тевтонского ордена с 1470 по 1477 год.

Биография

Происходил из рода швабских министериалов. В 1446 году Генрих Реффле фон Рихтенберг стал компаном (помощником) комтура Остроды. В 1448 году был компаном (помощником) великого магистра Тевтонского ордена Конрада фон Эрлихсхаузена (1441—1449). После завершения Тринадцатилетней войны между Тевтонским орденом и Польшей Генрих Реффле фон Рихтенберг получил около 1467 года должность великого комтура.

В январе 1470 году после смерти великого магистра Генриха Рёйсса фон Плауэна (1469—1470) Генрих Реффле фон Рихтенберг стал наместником Тевтонского ордена. Генеральный орденский капитул не спешил с официальным утверждением Генриха Реффле фон Рихтенберга в должности великого магистра. После ультиматума польского короля Казимира IV Ягеллончика Генрих Реффле фон Рихтенберг был единогласно избран новым великим магистром Тевтонского ордена. 20 ноября 1470 года на коронном сейме в Пётркуве-Трыбунальском великий магистр Генрих Реффле фон Рихтенберг принес вассальную присягу на верность польскому королю и великому князю литовскому Казимиру IV Ягеллону. После принесения ленной присяги польской короне Генрих Реффле фон Рихтенберг вернулся в Пруссию.

В правление великого магистра Генриха Реффле фон Рихтенберга начался конфликт между Польским королевством и Тевтонским орденом из-за избрания князя-епископа Вармии (с нем. — «Эрмланда»). Еще в июле 1467 году скончался князь-епископ Вармии Пауль фон Легендорф (1458—1467). На вакантную должность стали претендовать Николай фон Тунген и Винцент Келбаса. Польский король Казимир IV Ягеллончик предложил кандидатуру хелминского епископа Винцента Келбасы (1457—1479). Однако вармийский капитул в августе 1467 года избрал новым епископом Вармии немца Николая фон Тунгена (1467—1489), отвергнув кандидата польского короля. Польский король Казимир Ягеллончик отказался утвердить в сане нового вармийского епископа, что в будущем привело к войне. В 1468 году папа римский Павел II утвердил Николая фон Тунгена в сане епископа варминского.

В 1472 году великий магистр Тевтонского ордена Генрих Реффле фон Рихтенберг, стремясь избавиться от вассальной зависимости от Польского королевства, заключил союз с венгерским королём Матьяшем Хуньяди (1458—1490), принеся ему ленную присягу на верность и передав под опеку орденские владения.

В мае 1472 году Николай фон Тунген, пользуясь поддержкой папы римского и венгерского короля Матвея Корвина, занял большую часть Вармийского епископства вместе с Браунсбергом. В ноябре 1476 года великий магистр Тевтонского ордена Генрих Реффле фон Рихтенберг отказался оказать военную помощь Польше против вармийского епископа Николая фон Тунгена и вступил с ним в союз против Польского королевства. В феврале 1477 года Тевтонский орден перешел под протекторат венгерского короля Матвея Корвина.

20 февраля 1477 года великий магистр Тевтонского ордена Генрих Реффле фон Рихтенберг скончался в Кёнигсберге. Был похоронен в Кёнигсбергском кафедральном соборе.

Литература

• Erich Weise: Heinrich Reffle von Richtenberg. In: Neue Deutsche Biographie (NDB). Band 8, Duncker & Humblot, Berlin 1969, S. 380.
• Friedrich Borchert: «Die Hochmeister des Deutschen Ordens in Preußen.» In: Preußische Allgemeine Zeitung, 6 October 2001.

Отрывок, характеризующий Генрих Реффле фон Рихтенберг

– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.