Гонка чемпионов 2014
Поделись знанием:
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
| 27-я Гонка чемпионов | |
|---|---|
|
| |
| Чемпион чемпионов | |
| Кубок Наций | |
|
| |
|
| |
| Моторные виды спорта |
Гонка Чемпионов 2014 года — 27-я международная автогонка, в которой принимают участие выдающиеся гонщики самых престижных серий. Прошла с 13 по 14 декабря в Барбадосе на стадионе «Буши парк». Соревнования прошли по олимпийской системе в личном зачете и в Кубке Наций.
Содержание
Составы команд
Кубок Наций
Кубок Карибов
| Команда | Пилот |
|---|---|
 Барбадос
|
Рэтт Уотсон |
| Дэйн Скит | |
 Ямайка
|
Дуг Гор |
| Джеффри Пантон | |
 Гайана
|
Кристиан Джеффри |
| Марк Виейра | |
 Тринидад и Тобаго
|
Франклин Будрам |
| Дэвид Коэльо |
Техника
- Ariel Atom Cup
- Audi R8 LMS
- KTM X-Bow
- Chevrolet Camaro
- ROC Car
- Stadium Super Truck
- Volkswagen Polo RX
Кубок Наций
Пилоты, сделавшие фальш-старт или поразившие стену отмечены желтой карточкой 
. За каждую желтую карточку был добавлен штраф временем 5 секунд к их исходному времени.
Группа A
| Поз. | Команда | Побед | Проигрышей | Общее время | Пилот | Побед | Проигрышей | Лучшее время |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 |  Скандинавия
|
4 | 2 | 3:29.0632 |  Том Кристенсен
|
2 | 1 | 1:44.4438 |
 Петтер Сольберг
|
2 | 1 | 1:44.6194 | |||||
| 2 |  Франция
|
3 | 3 | 3:31.6116 | Ромен Грожан
|
2 | 1 | 1:43.0110 |
| Эстебан Окон
|
1 | 2 | 1:48.6005 | |||||
| 3 | Молодые звезды
|
3 | 3 | 3:31.7359 |  Паскаль Верлейн
|
2 | 1 | 1:45.7331 |
 Джолион Палмер
|
1 | 2 | 1:46.0082 | |||||
| 4 | Америка
|
2 | 4 | 3:31.1187 |  Робби Гордон
|
2 | 1 | 1:46.0544 |
 Хосе Мария Лопес
|
0 | 3 | 1:45.0423 |
| Команда 1 | Время 1 | Счет | Команда 2 | Время 2 |
|---|---|---|---|---|
| Франция
|
0-2 | Скандинавия
| ||
| Эстебан Окон | 1:48.6005 | Euro Racecar | Том Кристенсен | 1:44.4438 |
| Ромен Грожан | 1:52.1902
|
ROC Car | Петтер Сольберг | 1:48.7757 |
| Америка
|
1-1 | Молодые звезды
| ||
| Робби Гордон | 1:46.1000 | Euro Racecar | Джолион Палмер | 1:51.6000
|
| Хосе Мария Лопес | DNF
|
ROC Car | Паскаль Верлейн | 1:47.0281 |
| Молодые звезды
|
1-1 | Франция
| ||
| Джолион Палмер | 1:46.0082 | Ariel Atom Cup | Эстебан Окон | 1:51.0809 |
| Паскаль Верлейн | 1:45.7331 | Ariel Atom Cup | Ромен Грожан | 1:43.0110 |
| Команда 1 | Время 1 | Счет | Команда 2 | Время 2 |
|---|---|---|---|---|
| Скандинавия
|
1-1 | Америка
| ||
| Том Кристенсен | 1:46.6362 | Ariel Atom Cup | Робби Гордон | 1:46.0544 |
| Петтер Сольберг | 1:44.6194 | KTM X-Bow | Хосе Мария Лопес | 1:45.0423 |
| Скандинавия
|
1-1 | Молодые звезды
| ||
| Том Кристенсен | 1:46.1651 | ROC Car | Джолион Палмер | 1:58.2733
|
| Петтер Сольберг | 2:07.3837
|
Stadium Super Truck | Паскаль Верлейн | 2:00.5131 |
| Франция
|
2-0 | Америка
| ||
| Эстебан Окон | 1:51.1564 | ROC Car | Робби Гордон | 1:54.4713
|
| Ромен Грожан | 1:57.0676
|
Stadium Super Truck | Хосе Мария Лопес | DNF
|
Группа B
| Поз. | Команда | Победы | Проигрыши | Общее время | Пилоты | Победы | Проигрыши | Лучшее время |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Великобритания
|
5 | 1 | 3:26.5556 | Дэвид Култхард
|
3 | 0 | 1:38.4714 |
| Сьюзи Вольфф
|
2 | 1 | 1:48.0841 | |||||
| 2 | Барбадос
|
3 | 3 | 3:29.5150 | Дэйн Скит
|
2 | 1 | 1:47.2753 |
| Рэтт Уотсон
|
1 | 2 | 1:42.2396 | |||||
| 3 | США
|
3 | 3 | 3:30.4830 | Райан Хантер-Рей
|
2 | 1 | 1:48.1785 |
| Кёрт Баш
|
1 | 2 | 1:43.3044 | |||||
| 4 |  Австралия
|
1 | 5 | 3:30.0879 | Джейми Уинкап
|
1 | 2 | 1:41.5636 |
| Мик Дуэн
|
0 | 3 | 1:48.5242 |
| Команда 1 | Время 1 | Счет | Команда 2 | Время 2 |
|---|---|---|---|---|
| Австралия
|
0-2 | Великобритания
| ||
| Мик Дуэн | 1:48.5242 | KTM X-Bow | Сьюзи Вольфф | 1:48.0841
|
| Джейми Уинкап | 1:41.5636 | Audi R8 LMS | Дэвид Култхард | 1:38.4714 |
| Барбадос
|
2-0 | США
| ||
| Дэйн Скит | 1:47.2753 | KTM X-Bow | Райан Хантер-Рей | 1:48.4435 |
| Рэтт Уотсон | 1:42.2396 | Audi R8 LMS | Кёрт Баш | 1:42.3044 |
| США
|
2-0 | Австралия
| ||
| Райан Хантер-Рей | 1:48.1785 | Ariel Atom Cup | Мик Дуэн | 1:52.4585 |
| Кёрт Баш | 1:44.6182
|
KTM X-Bow | Джейми Уинкап | 1:46.1911 |
| Команда 1 | Время 1 | Счет | Команда 2 | Время 2 |
|---|---|---|---|---|
| Великобритания
|
2-0 | Барбадос
| ||
| Сьюзи Вольфф | 1:49.3684 | Ariel Atom Cup | Дэйн Скит | 1:55.8156 |
| Дэвид Култхард | 1:46.6461
|
KTM X-Bow | Рэтт Уотсон | 1:47.6985
|
| Великобритания
|
1-1 | США
| ||
| Сьюзи Вольфф | 1:53.0218 | ROC Car | Райан Хантер-Рей | 1:50.8114 |
| Дэвид Култхард | 1:44:4070
|
Ariel Atom Cup | Кёрт Баш | 1:46.4527 |
| Барбадос
|
1-1 | Австралия
| ||
| Дэйн Скит | 1:47.5483 | ROC Car | Мик Дуэн | 1:50.6819 |
| Рэтт Уотсон | 1:58.4690 | Ariel Atom Cup | Джейми Уинкап | 1:45.7808 |
Полуфиналы
| Команда 1 | Время 1 | Техника | Команда 2 | Время 2 |
|---|---|---|---|---|
| Скандинавия
|
2-1 | Франция
| ||
| Том Кристенсен | 1:45.3986 | Ariel Atom Cup | Эстебан Окон | 1:48.0754 |
| Петтер Сольберг | 1:39.6318 | Audi R8 LMS | Ромен Грожан | 1:37.9993 |
| Том Кристенсен | 1:32.3916 | KTM X-Bow | Ромен Грожан | 1:46.6444 |
| Великобритания
|
2-1 | Барбадос
| ||
| Сьюзи Вольфф | 1:44.5943 | Audi R8 LMS | Дэйн Скит | 1:42.5656 |
| Дэвид Култхард | 1:34.9861 | Volkswagen Polo RX | Рэтт Уотсон | 1:38.3667 |
| Дэвид Култхард | 1:42:1432 | KTM X-Bow | Дэйн Скит | DNF |
Финал
| Команда 1 | Время 1 | Техника | Команда 2 | Время 2 |
|---|---|---|---|---|
| Скандинавия
|
2-1 | Великобритания
| ||
| Том Кристенсен | 1:39.1757 | Audi R8 LMS | Сьюзи Вольфф | 1:43.3748 |
| Петтер Сольберг | 1:35.3158 | Volkswagen Polo RX | Дэвид Култхард | 1:33.0999 |
| Том Кристенсен | 1:45.1237 | Ariel Atom Cup | Дэвид Култхард | 1:48.0739 |
Кубок Карибов
Групповой этап
| Поз. | Команда | Побед | Проигрышей | Общее время | Пилоты | Побед | Проигрышей | Лучшее время |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | Ямайка
|
5 | 1 | 3:23.7386 | Дуг Гор
|
3 | 0 | 1:39.9727 |
| Джеффри Пантон
|
2 | 1 | 1:43.7659 | |||||
| 2 | Барбадос
|
4 | 2 | 3:22.7315 | Дэйн Скит
|
2 | 1 | 1:35.7346 |
| Рэтт Уотсон
|
2 | 1 | 1:46.9968 | |||||
| 3 | Гайана
|
2 | 4 | 3:37.0557 | Кристиан Джеффри
|
1 | 2 | 1:52.8760 |
| Марк Виейра
|
1 | 2 | 1:44.1797 | |||||
| 4 | Тринидад и Тобаго
|
1 | 5 | 3:49.0354 | Франклин Будрам
|
0 | 3 | 1:57.7000 |
| Дэвид. Коэльо
|
1 | 2 | 1:51.3354 |
Финал
| Пилот 1 | Время 1 | Техника | Пилот 2 | Время 2 |
|---|---|---|---|---|
| Ямайка
|
0-2 | Барбадос
| ||
| Дуг Гор
|
1:49.8270
|
ROC Car | Дэйн Скит
|
1:49.5348
|
| Джеффри Пантон
|
2:06.7780 | Radical | Рэтт Уотсон
|
1:41.3595 |
Кубок Чемпиона Чемпионов
Группа А
| Поз. | Пилот | Побед | Проигрышей | Лучшее время |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Дэвид Култхард
|
3 | 0 | 1:44.8446 |
| 2 | Джейми Уинкап
|
2 | 1 | 1:47.2690 |
| 3 | Ромен Грожан
|
1 | 2 | 1:45.3844 |
| 4 | Мик Дуэн
|
0 | 3 | 1:48.0281 |
| Пилот 1 | Время 1 | Техника | Пилот 2 | Время 2 |
|---|---|---|---|---|
| Ромен Грожан
|
1:47.7303 | ROC Car | Мик Дуэн
|
1:48.0281 |
| Джейми Уинкап
|
1:51.6425
|
ROC Car | Дэвид Култхард
|
1:47.4247 |
| Дэвид Култхард
|
1:44.8446 | Ariel Atom Cup | Ромен Грожан
|
1:45.3844 |
| Мик Дуэн
|
1:48.6375
|
Ariel Atom Cup | Джейми Уинкап
|
1:47.2690 |
| Дэвид Култхард
|
2:03.8327 | Stadium Super Truck | Мик Дуэн
|
2:14.5405
|
| Ромен Грожан
|
2:01.4502
|
Stadium Super Truck | Джейми Уинкап
|
1:55.8265 |
Группа В
| Поз. | Пилот | Побед | Проигрышей | Лучшее время |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Кёрт Баш
|
3 | 0 | 1:45.4474 |
| 2 | Петтер Сольберг
|
2 | 1 | 1:47.8957 |
| 3 | Рэтт Уотсон
|
1 | 2 | 1:47.8957 |
| 4 | Сьюзи Вольфф
|
0 | 3 | 1:46.0178 |
| Пилот 1 | Время 1 | Техника | Пилот 2 | Время 2 |
|---|---|---|---|---|
| Петтер Сольберг
|
1:46.1249 | Euro Racecar | Рэтт Уотсон
|
1:51.4913 |
| Кёрт Баш
|
1:47.0683
|
Euro Racecar | Сьюзи Вольфф
|
1:59.9363
|
| Сьюзи Вольфф
|
1:46.0178 | KTM X-Bow | Петтер Сольберг
|
1:45.5733
|
| Рэтт Уотсон
|
1:49.3067 | KTM X-Bow | Кёрт Баш
|
1:46.0155 |
| Сьюзи Вольфф
|
1:49.0020 | Ariel Atom Cup | Рэтт Уотсон
|
1:47.8957 |
| Петтер Сольберг
|
1:47.6307 | Ariel Atom Cup | Кёрт Баш
|
1:45.4474
|
Группа C
| Поз. | Пилот | Побед | Проигрышей | Лучшее время |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Робби Гордон
|
3 | 0 | 1:39.5145 |
| 2 | Эстебан Окон
|
2 | 1 | 1:39.9433 |
| 3 | Хосе Мария Лопес
|
1 | 2 | 1:40.1661 |
| 4 | Дуг Гор
|
0 | 3 | 1:40.1819 |
| Пилот 1 | Время 1 | Техника | Пилот 2 | Время 2 |
|---|---|---|---|---|
| Хосе Мария Лопес
|
1:45.3275 | KTM X-Bow | Эстебан Окон
|
1:44.0047 |
| Робби Гордон
|
1:45.6735 | KTM X-Bow | Дуг Гор
|
1:46.6936
|
| Дуг Гор
|
2:01.7432
|
ROC Car | Хосе Мария Лопес
|
1:47.8188 |
| Эстебан Окон
|
1:48.6415 | ROC Car | Робби Гордон
|
1:47.8002 |
| Дуг Гор
|
1:40.1819 | Audi R8 LMS | Эстебан Окон
|
1:39.9433 |
| Хосе Мария Лопес
|
1:40.1661 | Audi R8 LMS | Робби Гордон
|
1:39.5145 |
Группа D
| Поз. | Пилот | Побед | Проигрышей | Лучшее время |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Райан Хантер-Рей
|
3 | 0 | 1:46.3440 |
| 2 | Паскаль Верлейн
|
2 | 1 | 1:46.8328 |
| 3 | Том Кристенсен
|
1 | 2 | 1:43.2076 |
| 4 | Джолион Палмер
|
0 | 3 | 1:47.8287 |
| Пилот 1 | Время 1 | Техника | Пилот 2 | Время 2 |
|---|---|---|---|---|
| Том Кристенсен
|
1:51.4421
|
ROC Car | Паскаль Верлейн
|
1:46.8328
|
| Райан Хантер-Рей
|
1:49.2027 | ROC Car | Джолион Палмер
|
1:52.4351
|
| Джолион Палмер
|
1:47.8287 | Euro Racecar | Том Кристенсен
|
1:43.2076 |
| Паскаль Верлейн
|
1:48.5408
|
Euro Racecar | Райан Хантер-Рей
|
1:46.3440 |
| Джолион Палмер
|
DNF | Stadium Super Truck | Паскаль Верлейн
|
1:59.5519 |
| Том Кристенсен
|
2:00.4934
|
Stadium Super Truck | Райан Хантер-Рей
|
1:57.8711 |
Четвертьфиналы
| Пилот 1 | Время 1 | Техника | Пилот 2 | Время 2 |
|---|---|---|---|---|
| Дэвид Култхард
|
1:34.9735 | Volkswagen Polo RX | Петтер Сольберг
|
1:36.1533
|
| Кёрт Баш
|
1:42.3332 | Audi R8 LMS | Джейми Уинкап
|
1:41.6611 |
| Робби Гордон
|
1:48.3652 | ROC Car | Паскаль Верлейн
|
1:47.1126
|
| Райан Хантер-Рей
|
1:49.8119 | KTM X-Bow | Эстебан Окон
|
1:44.6065 |
Полуфиналы
| Пилот 1 | Время 1 | Техника | Пилот 2 | Время 2 |
|---|---|---|---|---|
| Дэвид Култхард
|
1:39.7538 | Audi R8 LMS | Джейми Уинкап
|
1:39.9289 |
| Паскаль Верлейн
|
1:48.0097
|
ROC Car | Эстебан Окон
|
1:55.4148
|
Финал
| Пилот 1 | Время 1 | Техника | Пилот 2 | Время 2 |
|---|---|---|---|---|
| Дэвид Култхард
|
1:42.5122
|
KTM X-Bow | Паскаль Верлейн
|
1:43.9608
|
| Дэвид Култхард
|
1:43.8670 | Ariel Atom Cup | Паскаль Верлейн
|
1:46.5734 |
Напишите отзыв о статье "Гонка чемпионов 2014"
Ссылки
- [www.raceofchampions.com Официальный сайт]
| ||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Гонка чемпионов 2014
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
