Город Солнца

«Го́род Со́лнца» (итал. La città del Sole; лат. Civitas Solis) — философское произведение Томмазо Кампанеллы, одна из известных утопий. Ряд элементов своих идей для книги Кампанелла почерпнул из особенностей развития и функционирования империи Инков, а также использовал название, какое носила столица инков — Куско, где находился самый богатый золотой храм Солнца — Куриканча.

Биография

Кампанелла был итальянским священником, который планировал освободительное восстание с целью свержения испанских захватчиков. План был раскрыт, а Кампанелла брошен в тюрьму, где провел 27 лет. Именно в тюрьме был написан ряд произведений, одно из которых — «Город Солнца».

Творчество

Работа является рассказом путешественника о посещённой им стране-утопии и была написана на итальянском языке в 1602 году, латинская версия написана в 1613—1614 годах и издана во Франкфурте в 1623 году.

Книга «Город Солнца» написана через сто лет после «Утопии» (1516 год) Томаса Мора, в один год с «Новой Атлантидой» Френсиса Бэкона. Кампанелла был знаком с «Утопией», и влияние книги Мора на «Город Солнца» хорошо заметно.

Идеи социального равенства

В тюрьме Кампанелла, безусловно, размышлял о неравенстве и о наилучшем государственном устройстве. Люди нового времени, по сути, оставались рабами. Рабами своих королей, своих работодателей. Ни о каком равенстве в правах речи и не шло. «Город Солнца» — идеальное, с точки зрения автора, общество, где трудятся все и нет «праздных негодяев и тунеядцев». Эта мысль была особенно актуальна для угнетённого народа. Кампанелла пришёл к выводу: существующий государственный строй несправедлив. Чтобы люди жили лучше, его должен сменить другой, более совершенный строй, где все люди будут равны между собой. Подробности этой идеи Томмазо тщательно прорабатывает и описывает.

В «Городе Солнца» автор доводит идеи социального равенства до крайностей. Городом правит духовная (учёная) аристократия. При этом каждый гражданин занимается и сельским хозяйством, и военным делом.

Они все принимают участие в военном деле, земледелии и скотоводстве: знать это полагается каждому, так как знания эти считаются у них почётными.
…
Так как должность каждого определяется с детства сообразно с расположением и сочетанием звезд, наблюдавшихся при его рождении, то благодаря этому все, работая каждый в соответствии со своими природными склонностями, исполняют свои обязанности как следует и с удовольствием, так как для всякого они естественны. Это одинаково относится как к военному делу, так и ко всякого рода другим занятиям.

Однако если человек слеп, он может чесать шерсть, щипать перья для подушек; хромой может стоять на страже; у глухого есть зрение и т. д. В крайнем случае калека может быть послан в деревню, где ему точно найдётся какая-то работа, соответствующая его здоровью.

Личные предпочтения людей считаются не такими значимыми, как их наклонности. Люди занимаются тем, к чему они наиболее способны, но при этом изучают и другие науки и ремесла.

Производство и потребление в городе Солнца носит общественный характер. Четырёхчасового труда оказывается достаточно, чтобы удовлетворить все потребности общества. Подобная идея есть и у Мора, где утопийцам запрещается работать больше 6 часов. Почему бы людям не позволить работать сверх нормы? Тогда будет нарушен принцип всеобщего равенства.

Кампанелла пишет: «Распределение всего находится в руках должностных лиц; но так как знания, почести и наслаждения являются общим достоянием, то никто не может ничего себе присвоить».

Власть

Как и в «Государстве» Платона, в городе Солнца господствует духовная аристократия. Однако у Кампанеллы это не замкнутая каста «с особым распорядком жизни и особым воспитанием». Во главе государства у Кампанеллы стоит не просто философ, как у Платона, но и первосвященник в одном лице. Кампанелла сам был священником, поэтому религия в «Городе Солнца» занимает достойное место.

Судьи и низшие должностные лица в городе Солнца — учителя и священники — интеллигенция. Кампанелла сам принадлежал к классу интеллигенции, за которым и закрепил власть в городе Солнца. Интеллигенция того времени была сравнительно образована, и кто, как не она, могла разобраться во всех вопросах управления обществом. Политический строй города Солнца можно охарактеризовать как своеобразную интеллектуальную олигархию (или меритократию) при формальной демократии. Таким образом, власть в городе Солнца более отдалена от народа, чем в «Утопии» Мора.

Пути изменения общества

Основная причина зла, по мнению Кампанеллы, — в людских пороках, прежде всего в эгоизме, порождающем у одних желание жить за счёт других. «Но когда мы отрешимся от себялюбия, у нас останется только любовь к общине». Достичь этого Кампанелла хочет с помощью государства, которое карает и пресекает неправильное поведение. Также Кампанелла предлагает ликвидировать институт семьи как источник стремления к частной собственности, которое является причиной социального неравенства.

Кампанелла предлагает селекционный подход к деторождению: мужчины и женщины в Городе Солнца являются общими, исключительное право определять, кому от кого зачинать детей, принадлежит «начальникам». При выборе пар начальники исходят из телосложения и характера мужчин и женщин («женщины статные и красивые соединяются только со статными и крепкими мужами; полные же — с худыми, а худые — с полными, дабы они хорошо и с пользою уравновешивали друг друга», учёных, которые «производят худосочное потомство», «сочетают с женщинами живыми, бойкими и красивыми. Людей же резких, быстрых, беспокойных и неистовых — с женщинами полными и кроткого нрава») и их астрологического прогноза. Целью является «чтобы сочетание мужчин и женщин давало наилучшее потомство… они издеваются над тем, что мы, заботясь усердно об улучшении пород собак и лошадей, пренебрегаем в то же время породой человеческой». В случае возникновения влюбленности между жителями Города Солнца, влюблённой паре позволяется «и разговаривать, и шутить, и дарить друг другу венки из цветов или листьев, и подносить стихи», однако если начальники считают их неподходящими для деторождения, «совокупление им ни в коем случае не разрешается».

Другие причины народного несчастья, по Кампанелле, это невежество и непонимание необходимости перехода к новому, более совершенному общественному порядку. Поэтому особое внимание уделено народному образованию и воспитанию. С момента рождения дети начинают обучаться и воспитываться в обществе. Основной метод для этого — обучение по картинам, которыми исписаны стены домов города. С 10 лет начинается обучение детей на практике, не по картинкам. При этом дети проходят, и тут Кампанелла повторяет идеи Мора, наряду с общими предметами, ремесленное дело и сельское хозяйство.

В оставшееся от 4 часов работы время, предполагалось, что люди будут развиваться душой и телом. Либо изучать науки, либо заниматься физическими упражнениями.

Значение книги

И у Мора, и у Кампанеллы идеалом представляется общество, где жизнь граждан согласуется с интересами общества и человек сам фактически не решает, что ему делать.

Город Солнца Кампанеллы предлагает альтернативу существовавшему в то время обществу. В процессе повествования автор рассматривает нормы поведения, морали, государственности в «идеальном» обществе, но по сути не меняя существующего общественного строя. Именно поэтому для связи с Богом жителям в городе Солнца необходимы жрецы.

Особого интереса заслуживает предложенная реформа системы образования, способствующая формированию всесторонне развитого, полноценного человека. Так же даются предпосылки к созданию общего универсального языка, способного связать вместе все науки и искусства.

Цитаты «Города Солнца»

• «Подвергаются смертной казни те, которые из желания быть красивой начали бы румянить лицо, или стали бы носить обувь на высоких каблуках». Т. Кампанелла. Город Солнца. В книге «Утопический роман XVII—XVIII вв.» Москва, 1971, с. 160.
• «Ежели какая-нибудь женщина не понесёт от одного мужчины, её сочетают с другим; если же и тут она окажется неплодною, то переходит в общее пользование». Т. Кампанелла. Город Солнца. В книге «Утопический роман XVII—XVIII вв.» Москва, 1971, с. 157.
• «Дома, спальни, кровати и всё прочее необходимое у них общее. Но через каждые шесть месяцев начальники назначают, кому в каком круге спать и кому в первой спальне, а кому во второй». Т. Кампанелла. Город Солнца. В книге «Утопический роман XVII—XVIII вв.» Москва, 1971, с. 154.
• "Смертная казнь исполняется только руками народа, который убивает или побивает осужденного камнями, и первые удары наносят обвинитель и свидетели. Палачей и ликторов у них нет, дабы не осквернять государства. Иным дается право самим лишать себя жизни: тогда они обкладывают себя мешочками с порохом и, поджегши их, сгорают, причем присутствующие поощряют их умереть достойно." Т. Кампанелла. "Город Солнца."

Критика

Литературные качества произведения Кампанеллы даже в изданиях СССР имели низкую оценку: «„Город Солнца“ написан в форме диалога моряка-генуэзца, вернувшегося из плавания, и хозяина гостиницы. Но избрав для своего рассказа эту форму, … Кампанелла не сумел использовать её должным образом. В сущности мы имеем не диалог, а сплошной рассказ от первого лица, в который вкраплены в угоду литературной традиции часто бессодержательные реплики собеседника, оправдывающие, и то не во всех случаях, необходимость перехода к новой теме рассказа, не внося в него ничего нового».

Кроме того, «Город Солнца» отличается от прочих средневековых произведений утопического толка наличием астрологического контекста, особо популярного в западноевропейской литературной среде на рубеже XVI — XVII веков. Так, труд Томмазо Кампанеллы содержит описание «идеальных», с точки зрения автора, элективных генитур (гороскопических элекций), связанных с вопросами подбора оптимального времени для случки домашнего скота (овец, лошадей, коров, домашней птицы), зачатия и основания (закладки) городов.

Литература

• Кампанелла Т. Город Солнца. В книге «Утопический роман XVII—XVIII вв.» Москва 1971
• [www.lib.ru/INOOLD/KAMPANELLA/suntown.txt «Город Солнца»] в библиотеке Мошкова
• Полянский Ф. Я. [www.booksite.ru/fulltext/mys/lye/cjn/omik/13.htm#77 Социальные утопии периода разложения феодализма] // Всемирная история экономической мысли: В 6 томах / Гл. ред. В. Н. Черковец. — М.: Мысль, 1987. — Т. I. От зарождения экономической мысли до первых теоретических систем политической жизни. — С. 375—377. — 606 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-244-00038-1.

Отрывок, характеризующий Город Солнца

– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.