Грабовский, Борис Павлович

Борис Павлович Грабовский
Место рождения:	Тобольск, Российская империя
Место смерти:	Фрунзе, Киргизия, СССР
Научная сфера:	Физика
Известен как:	Один из изобретателей телевидения
Награды и премии:	Заслуженный изобретатель УзССР

Бори́с Па́влович Грабо́вский (1901—1966) — советский физик и изобретатель (украинского происхождения, жил в Средней Азии), один из пионеров телевидения, который первым изобрел полностью электронный телевизор со строчной и кадровой развертками.

Биография

Борис Грабовский родился 26 мая 1901 года в Тобольске, в семье ссыльного украинского поэта-революционера Павла Арсеньевича Грабовского и Анастасии Николаевны Гутовской. После смерти отца в ноябре 1902 года мать Бориса Грабовского с сыном и со своей матерью переехала в Одессу, а затем в Харьков, а ещё позже перебралась в Среднюю Азию. В начале 1917 года Грабовские поселились в киргизском селении Токмак.

Борис Грабовский добровольцем вступил в Красную армию. Служил первоначально в первой, а затем четвёртой легкой туркестанской батарее, проучился в Ташкенте в Ташкентской совпартшколе, после окончания её служил в составе частей особого назначения (Пешпекский ЧОН). После демобилизации из армии Борис Грабовский уехал в Ташкент. Работал сначала в Таштраме обмотчиком проводов, а затем поступил на работу лаборантом в лабораторию физико-математического факультета Средне-азиатского университета (САГУ).

Весной 1924 года уехал в Саратов к сестре матери Сусанне Семененко. Желая продолжать своё образование, Борис Грабовский начал брать частным образом уроки у саратовского физика Н. Г. Пискунова. После того, как он подружился со своим преподавателем и рассказал ему о своих идеях, они стали работать вместе над изобретениями в сотрудничестве с молодым инженером-радистом В. И. Поповым". Осенью 1926 года Грабовский с соавторами уехал для дальнейшей работы в Ташкент, так как не смог найти работу и жильё в Саратове.

26 июля 1928 года в Ташкенте Б. П. Грабовскому впервые в мире удалось передать по радио, без проводов, движущееся изображение с помощью полностью электронной системы телевидения. Специальной комиссией в официальном протоколе зафиксировано, что 26 июля 1928 года был произведен опыт с приборами для передачи движущихся изображений на расстояние и хотя изображение было низкокачественным и с помехами, все же в нём можно было узнать одного из помощников Грабовского, а именно — Ивана Филипповича Белянского. Таким образом, как писал позже в автобиографии сам Грабовский, первым переданным по телефоту изображением было изображение И. Ф. Белянского; первым изображением женщины, переданным по телефоту — изображение Л. А. Грабовской (жены Бориса Павловича). Сам автор изобретения назвал эту систему «Телефотом». Система содержала также усилители на электронных лампах, генераторы развертывающих напряжений, устройства синхронизации. По своим основополагающим идеям система была близка к современным схемам телепередачи изображений. Б. П. Грабовский также выступал с публичными лекциями и докладами о своём изобретении в Ташкенте и других городах СССР.

В Центральном государственном архиве (ЦГА) Республики Узбекистан имеется достаточно подробная подборка документов, свидетельствующая о серьёзном вкладе Б. П. Грабовского в развитие телевидения.

Несмотря на многократные проверки работы Телефота авторитетными комиссиями (см. например видеолекторий Бориса Голендера по ссылке ), некоторые современные исследователи истории науки всё ещё ставят под сомнения приоритет изобретения телевидения Б. П. Грабовским..

Указом Президиума Верховного Совета Узбекистана от 21 октября 1965 года Борису Павловичу Грабовскому присвоено почётное звание «Заслуженный изобретатель УзССР» за выдающиеся заслуги в развитие телевидения.

Умер и был похоронен Борис Грабовский в 1966 году в столице Киргизии — городе Фрунзе, ныне Бишкек.

Известный историк и краевед Борис Голендер в своей видеолектории приводит детальные сведения о том, где и при каких обстоятельствах Борис Грабовский продемонстрировал специальной комиссии и публике свой первый полностью электронный телевизор в 1928 году.

Интересные факты

Технические дневники, в которых Грабовский фиксировал все свои опыты, по сведениям из одних источников таинственным образом пропали, а затем через много лет оказались воспроизведены вплоть до мельчайших деталей в различных частях романа Митчела Уилсона «Брат мой, враг мой». По сведениям из других источников документы Грабовского не исчезли «таинственно». Их не вернули ему в Москве из ЦБРИЗ (центрального бюро рационализации и изобретательства) ВСНХ СССР. В числе этих документов были папки с чертежами, схемами и расчётами, а также рукопись «Энциклопедия телефотии».

От нищеты и голода вдова поэта приезжает в Токмак, а затем поселяется в Пишпеке. Борис Грабовский был добровольцем в первой легкой Туркестанской батарее, в частях особого назначения. После службы в Красной Армии будущий изобретатель по комсомольской путевке едет на обучение в совпартшколу в город Ташкент. Затем работает лаборантом в Ташкентском университете, получает диплом физика. В 1931 году он приезжает к матери в город Фрунзе и навсегда остается здесь. Научная элита столичного города не допускала выдающегося инженера в свой круг.

Литература

• [rtrs.ru/press_center/news/17276/ 26 июня 1928 года впервые ожило изображение на телевизионном экране] (рус.), М.: Российская телевизионная и радиовещательная сеть (26 июля 2013). Проверено 30 июля 2013.
• [mytashkent.uz/2011/01/29/b-p-grabovskij-izobretatel-telefota-chast-1/ Б. П. Грабовский - изобретатель телефота: Сб. документов] / Сост. М. Л. Вайс, П. А. Агафонов. — Ташкент: Узбекистан, 1989. — 198 с. — 3 000 экз. — ISBN 5-640-00557-2.
• Давыдова И. Н. Грабовский Борис Павлович // Люди пытливой мысли (по архивным документам). Историко-технический альманах / Сост. О. С. Максакова, Т. Н. Фисюк. — Самара: Изд-во «НТЦ», 2006. — С. 173-178. — 612 с. — 3 000 экз. — ISBN 5-98229-075-0.
• [vestarchive.ru/arhivovedenie/707--n-e-.html Документы личного фонда Б. П. Грабовского по истории телевидения] (рус.) // Вестник архивиста : журнал. — М., 2008. — № 3. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=2073-0101&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 2073-0101].
• Меламед А. [www.centrasia.ru/newsA.php?st=1069816980 Кто же папа «телефота»? Узбекский след в истории создания телевидения] (рус.). ЦентрАзия (26 ноября 2003). Проверено 30 июля 2013. [www.webcitation.org/6J034O91h Архивировано из первоисточника 20 августа 2013].
• Найдис И. [www.migdal.ru/times/89/15869/?&print=1 Кто украл телефот] (рус.) // Мигдаль-Times : журнал. — Одесса, 2007. — № 89.
• Рубченко Ю. А. [uk8aie.pr.uz/index.files/grab_telefot1.htm Грабовский Борис Павлович и его «Телефот». Мифы и реальность] (рус.). UK8AIE (2007). Проверено 30 июля 2013. [www.webcitation.org/6J035pgoX Архивировано из первоисточника 20 августа 2013].
• Шаманенко М. [www.tumentoday.ru/2006/11/17/чудо-дальновидения-2/ Чудо дальновидения-2] (рус.) // Тюменская область сегодня : газета. — Тюмень, 17 ноября 2006.
• Шаманенко М. [www.tumentoday.ru/2006/11/24/чудо-дальновидения-3/ Чудо дальновидения-3] (рус.) // Тюменская область сегодня : газета. — Тюмень, 24 ноября 2006.
• Шаманенко М. [www.tumentoday.ru/2006/12/08/чудо-дальновидения-4/ Чудо дальновидения-4] (рус.) // Тюменская область сегодня : газета. — Тюмень, 8 декабря 2006.
• Юровский А. [www.tvmuseum.ru/catalog.asp?ob_no=4622 От первых опытов - к регулярному телевещанию. 1905 - 1957] (рус.). «TVMUSEUM.RU» (Музей радио и телевидения в Интернете). Творческий Центр ЮНЕСКО. Проверено 30 июля 2013. [www.webcitation.org/6J036x7R1 Архивировано из первоисточника 20 августа 2013].
• [www.qrz.ru/articles/photos/story450/autobio_grabovski.djvu Автобиография Б. П. Грабовского. 1964 год.]

Ссылки

•  Полная версия фильма [youtube.com/watch?v=kR17J3zoxfU&hl=ru Сага о потерянном гении] на YouTube

Отрывок, характеризующий Грабовский, Борис Павлович

Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.