Греков, Алексей Дмитриевич

Алексей Дмитриевич Греков
Дата рождения:	17 (29) марта 1873(1873-03-29)
Место рождения:	Новочеркасск, Кубанская область, Российская империя
Дата смерти:	30 июля 1957(1957-07-30) (84 года)
Место смерти:	Ташкент, Узбекская ССР, СССР
Страна:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Научная сфера:	бактериология
Место работы:	Научно-исследовательский институт вакцин и сывороток Министерства здравоохранения СССР
Учёная степень:	доктор медицинских наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Императорская военно-медицинская академия

Алексе́й Дми́триевич Гре́ков (1873—1957) — выдающийся русский врач, один из основателей Ташкентского университета, основатель Бактериологического института в Ташкенте, Герой Труда Узбекской ССР (1928), заслуженный деятель науки УзССР (1940).

Биография

Алексей Дмитриевич Греков родился в Новочеркасске 17 марта 1873 года в семье донского казака. После окончания в 1892 году Платовской гимназии Алексей Дмитриевич поступил на учёбу в Военно-медицинскую академию в Санкт-Петербурге.

В 1897 году А. Д. Греков с отличием окончил Военно-медицинскую академию и в феврале 1898 года прибыл на службу в Туркестан уездный город Мерв Закаспийской области, где стал работать младшим врачом маленького военного лазарета. В это время (1893 – 1902 годы) в регионе свирепствовала эпидемия малярии. В целях улучшения диагностики и исследования течения этой болезни А. Д. Греков организовал при лазарете маленькую лабораторию. С этих исследований началась его научная деятельность микробиолога,.

А. Г. Греков вступил в члены научного Общество врачей Закаспийской области, заседания которого проходили в Ашхабаде. В 1899 году он выступил со своим первым научным сообщением, которое было посвящено тяжелым, осложненным формам малярии. Этот доклад был опубликован в «Трудах Общества врачей Закаспийской области». Его второе сообщение от 2 декабря 1900 года было опубликовано в «Военно-медицинском журнале» в Петербурге. Работы Грекова этого периода были посвящены клинике и этиологии желтушно-гемоглобулиновой лихорадки и коматозной малярии, его также интересовала диагностика брюшного тифа и дизентерии, чума и сибирская язва и другие инфекции, встречавшиеся в его практике.

После нескольких лет службы в Мерве А. Д. Греков поехал для повышения квалификации Санкт-Петербург, в Военно-медицинскую академию, в терапевтическую клинику профессора В. С. Сиротинина. Здесь молодой исследователь занялся изучением болгарской кисломолочной палочки и начал писать докторскую диссертации на тему: «Клинические наблюдения над действием кислого молока И. И. Мечникова при кишечных заболеваниях». А. Д. Грекову удалось выделить два штамма палочки и приготовить лактобациллин,. В 1907 году А. Д. Греков защитил докторскую диссертацию и поехал на службу снова в Туркестан, в военный лазарет Пишпека, где им был создана бактериологическая лаборатория.

В 1911 году А. Д. Греков был переведён на службу в Ташкент, где он стал служить старшим ординатором Ташкентского военного госпиталя. Здесь он продолжил свои исследования инфекционных и паразитарных болезней. Он также продолжал публиковать свои научные статьи и принимал участие в медицинских симпозиумах и съездах, представляя на них врачей Туркестана.

В 1912 году ему удалось погасить эпидемию чумы в Персии. Впоследствии он неоднократно с успехом возглавлял противочумные экспедиции в разных регионах как России, так за её пределами.

С началом Первой мировой войны в 1914 году в госпиталь в Ташкенте стали поступать пленные австрийцы и чехи. Вскоре в Ташкенте был открыт военный эпидемиологический госпиталь, в котором работали врачи военнопленные, а Алексей Дмитриевич Греков был назначен главным врачом этого госпиталя.

Осенью 1918 года в Ташкенте было открыто первое медицинское училище, готовящее медсестер и фельдшеров, микробиологию в этом училище стал преподавать А. Д. Греков. Осенью 1919 года из учащихся этого училища был сформирован первый курс медицинского факультета создаваемого в Ташкенте университета.

После открытия в Ташкенте университета Алексей Дмитриевич Греков вместе с коллегами создавал медицинский факультет университета.

В 1920 году А. Д. Греков был избран заведующим кафедрой микробиологии, которую он сам же и организовал. Заведуя кафедрой, он немало сил потратил на улучшение материального обеспечения медицинского факультета, систематизацию программ и учебных планов факультета. Кафедру он возглавлял до 1933 года.

В этот период А. Д. Греков принимал активное участие в организации здравоохранения в Туркестане сначала в качестве члена Военно-санитарного управления Туркестанской республики, а в последующем в качестве члена Ученого медицинского совета Наркомздрава Узбекской ССР. Вместе с первым деканом медицинского факультета университета П. П.  Ситковским он основал журнал «Медицинская мысль Узбекистана» и был его ответственным редактором.

В 1918 году Бактериологическая лаборатория при военном госпитале в Ташкенте была преобразована в Микробиологическую лабораторию народного Комиссариата здравоохранения Туркестанской республики, заведующим которой стал А. Д. Греков. В последующем на базе лаборатории был создан Санитарно-бактериологический институт Наркомздрава Узбекистана, первым директором которого стал А. Д. Греков.

В октябре 1922 года в Ташкенте состоялся Первый научный съезд врачей Туркестана, посвященный проблемам краевой патологии, в котором А. Д. Греков принимал активное участие. При его непосредственном участии разрабатывалась программа борьбы с малярией, к практической работе по которой в дальнейшем при содействии правительства Узбекской ССР были привлечены массово тысячи трудоармейцев, которые занимались работами по осушению заболоченных мест и уничтожению личинок комаров.

В 1924 году А. Д. Греков занимался борьбой со вспышкой чумы в Ак-Камыше, а 10-15 ноября 1925 года Алексей Дмитриевич принимал участие в Совещание по малярии в Старой Бухаре.

Работу в Бактериологическои институте Греков много лет совмещал с заведованием кафедрой микробиологии института Усовершенствования врачей, которая была создана Грековым при открытии института в 1932 году. В 1943 году Алексей Дмитриевич Греков оставил руководство Бактериологическим институтом и полностью перешел на заведование кафедрой.

Алексей Дмитриевич Греков вышел пенсию в возрасте 84 лет в январе 1957 года. Он умер 30 июля 1957 года в Ташкенте и был похоронен на Боткинском кладбище города.

Семья

У А. Д. Грекова были сын Дмитрий и дочь Ольга.

Научное и литературное наследие

Под руководством Алексея Дмитриевича Грекова было подготовлено 5 докторских диссертаций и несколько десятков кандидатских диссертаций. Им было опубликовано свыше 34 научных работ.

Поимо большого количества сугубо научных работ А. Д. Греков написал книгу «О моём детстве для моих детей», предназначенную для своих сына и дочери, а также книгу воспоминаний «50 лет работы врача в Средней Азии», завершённую к 1947—1948 годам, но так и оставшейся в рукописи.

Награды

А. Д. Греков — Герой Труда Узбекской ССР (1928), заслуженный деятель науки Узбекской ССР (1940).

Ссылки

• [mytashkent.uz/2012/03/29/a-d-grekov-osnovopolozhnik-mikrobiologii-v-sredney-azii/#more-30224 Татьяна Вавилова «Греков Алексей Дмитриевич — основоположник микробиологии в Средней Азии»//Литературно-художественный альманах «Письма о Ташкенте»]
• [medencped.ru/grekov/ Греков А. Д.//Медицинская энциклопедия]
• Васильев К. К. «К воспоминаниям профессора С. Б. Дубровинского (1885-1975) о микробиологе и эпидемиологе А. Д. Грекове». Сумский Историко-архив. журнал. № Х-ХI, 2010 г.
• Дубровинский С. Б. «К истории становления и развития микробиологии и эпидемиологии в Средней Азии – профессор А.Д. Греков (1873-1957). Из воспоминаний старого эпидемиолога. Сумский Историко-архив. журнал. № Х-ХI, 2010 г.
• Джалалова К. М. «Исаев Л. М. и борьба с паразитарными болезнями в Узбекистане». 1989 год.
• Софиев М. С. «Алексей Дмитриевич Греков». Избранные труды. Ташкент 1960 год.

Отрывок, характеризующий Греков, Алексей Дмитриевич

– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.