Гугель, Яков Семёнович

Яков Семёнович Гугель
советский хозяйственный руководитель
Дата рождения:	1895(1895)
Место рождения:	Горки
Дата смерти:	1937(1937)
Место смерти:	Киев
Награды и премии:

Я́ков Семёнович Гу́гель (февраль 1895—1937) — советский хозяйственный руководитель, начальник строительства Магнитогорского металлургического комбината, комбината «Азовсталь» (город Мариуполь), Мариупольского новотрубного завода имени Куйбышева (сейчас — часть Мариупольского металлургического комбината имени Ильича).

Юность

Родился в феврале 1895 года в г. Горки Могилевской губернии в Белоруссии в семье служащего лесных складов. В детстве семья переехала в Екатеринослав, а позже — в Енакиево (здесь окончил 4-хклассное городское училище), работал помощником шофёра, чертёжником. В 17 лет послупил в Одесское среднетехническое училище, одновременно подрабатывал на стройках. Во время Первой мировой войны призван в армию. В составе 48-го запасного полка участвовал в революционных февральских событиях в Одессе, был помощником комиссара милиции 1-го района города. В октябре 1917 года находился в Бессарабии, где служил командиром красногвардейского отряда. В 1918 году вернулся в Енакиево, работал котельщиком на Петровском металлургическом заводе, затем — мастером доменного цеха на стройке доменной печи, однако печь не достроил — в августе 1918 года поступил в Харьковский технологический институт. После 2-го курса (в 1920 году) добровольцем уходит в Красную Армию, был назначен комиссаром авиазавода в Таганроге и здесь в 1921 году вступил в партию.

Трудовая деятельность

В 1921 году (в 26 лет) впервые стал директором промышленного предприятия — котельного завода Таганрога, а после его объединения с Таганрогским металлургическим заводом — стал заместителем директора объединённого предприятия. Затем 2 года (1923—1924) работал заместителем директора Юзовского (Донецкого) металлургического завода, после чего 14 месяцев (1925—1926) — директор Константиновского металлургического завода имени М. В. Фрунзе.

С августа 1926 года — директор Мариупольского металлургического комбината имени Ильича. Возглавляя это предприятия, принимал активное участие в восстановлении завода «Русский Провиданс», возглавлял стройку сначала цеха, а затем и отдельного Мариупольского новотрубного завода имени Куйбышева (сейчас — часть Мариупольского металлургического комбината имени Ильича).

С февраля 1930 года одновременно и начальник «Азовстальстроя» (до января 1931 года) — начал строительство «Южной Магнитки». Летом 1930 года XVI съезд партии решил создать на Урале вторую угольно-металлургическую базу страны, первенцем строительства которой согласно плану должен был стать крупнейший в мире Магнитогорский металлургический комбинат — всемирно известная «Магнитка». Тогда, 10 февраля 1931 года Яков Семёнович Гугель возглавил Магнитострой, а уже 31 января 1932 года в торжественной обстановке при этом начальнике была задута первая доменная печь. После пуска второй домны Я. С. Гугель был переведен в Москву, на несколько месяцев был назначен заместителем начальника главного управления металлургической промышленности СССР.

2 февраля 1933 года Я. С. Гугель в составе делегации Серго Орджоникидзе вновь прибыл в Мариуполь, где инспектировали ход строительства завода «Азовсталь»: на станции Сартана встречали делегацию директор Мариупольского металлургического завода имени Ильича товарищ Радин, технический директор (главный инженер) Кравцов и дирекция «Азовстальстрой» (по началу подчинялась заводу имени Ильича) — начальник Фиткаленко и технический директор Яковлев. Тогда же ход подготовки нового завода был раскритикован самим Орджоникидзе, начальник и технический директор «Азовстальстроя» были уволены за срыв планов, а новым начальником (вернее восстановлен) стал Яков Семёнович Гугель.

Строительство завода пошло куда быстрее при новом начальнике, и 21 июля 1933 года Орджоникидзе подписал приказ о создании государственной приёмной комиссии, 11 августа 1933 года в 3 часа 44 минуты начальником «Азовстальстроя» был отдан приказ о задувке домны, а в 6 часов 19 минут 12 августа 1933 года пошёл первый азовстальский чугун, новый завод был пущен в эксплуатацию.

Приговорён Военной Коллегией Верховного Суда СССР 14 октября 1937 года к расстрелу, расстрелян в 1937 году. Приговор был пересмотрен 8 сентября 1956 года, реабилитирован.

Награды и память

• 23 марта 1935 года награждён орденом Ленина № 925 (первым из мариупольцев).
• НА VI и VII съездах Советов был избран членом ЦИК СССР, кроме того был делегатом XVI и XVII съездов.
• Ныне в честь Якова Семёновича Гугеля в Мариуполе установлена памятная доска, его именем названа улица в Левобережном районе Мариуполя.

Ссылки

• [www.pr.ua/news.php?new=5824 С юбилеем, Азовстальцы! // Приазовский рабочий. — 2008. — 12 авг.] Проверено 21-12-2009
• Лившиц В. М. Горецкая еврейская община: страницы истории/В. М. Лившиц.- Горки — Нацрат Илит. 2009. С.103-105.
• Лившиц В. М. Революционер и строитель // Евреи в Горках — судьбы и дела. Горки Типография Белорусской государственной сельскохозяйственной академии, 2012. — С. 22-32.

Отрывок, характеризующий Гугель, Яков Семёнович

– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.